– Это Рука Славы. Пока ты ее держишь, никто не может тебя увидеть – она работает на одержимцев снаружи, иначе бы я сюда не дошел.

– Ага, понял. И сколько она работает?

– А я откуда знаю? – отвечаю я и кошусь на Хау.

– А ну положи на стол, – включается сержант.

На столе возникает рука, а я снова вижу Скери. Хау бросает на меня тяжелый взгляд.

– Чертовы чудеса, – мрачно говорит он. – Жаль, что у нас таких не было пару лет назад в Азербайджане. – Он включает микрофон. – Хау всем: у нас есть билет домой. «Альфа», «Браво», «Чарли», все вниз. Капитан, вам тоже нужно это увидеть.

Будто снова в школу попал: один идиотский экзамен за другим, и веришь, что, если не успеешь ответить на все вопросы вовремя, вся жизнь пойдет прахом. Но на этом экзамене провалом считается любая оценка ниже ста баллов, пересдача не предусмотрена, и последствия наступят через миллисекунды после того, как ты отложишь ручку.

Я сижу на корточках в подвале рядом с Аланом и устройством, похожим на стальной мусорный контейнер, выкрашенный зеленой краской и заботливо снабженный пометками «ВЕРХ» и «НЕ РОНЯТЬ». Честно говоря, я потею, как свинья, хоть в замке и холодно, потому что у нас осталось пятнадцать минут, и, если ничего не выйдет, до врат мы дойти не успеем.

– Передохни, Боб, – говорит Алан. – Ты молодец. Правда. Ты большой молодец.

– Ты это, наверное, всем парням говоришь, – ворчу я, переворачивая страницу паршиво отпечатанной ксерокопии инструкции к бомбе, заключенной в синий картонный переплет, как школьный журнал, который по ошибке попал под гриф «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

– Да нет, правда, – говорит Алан, прислонившись к стене. – Они все ушли, Боб. Все, кроме нас. Тебе, может, кажется, что это не великое дело, но им – нет. Они этого не забудут до конца жизни, и даже если мы не вернемся, они будут за тебя пить еще много лет.

– Это утешает, – замечаю я, переворачивая следующую страницу.

Я и не знал, что к водородным бомбам прилагается руководство пользователя с рисунками в разрезе и схемой детонации.

– Так, значит, тут у нас сердечник, да? – говорю я, указывая на страницу, а потом на точку в пяти сантиметрах от дна мусорного бачка.

– Нет. – Алан поднимает мою руку к верхнему краю бомбы. – У тебя все вверх ногами. – И встревоженно добавляет: – Ну, то есть, мне кажется, что вверх ногами.

– Ага-а, – я вожу пальцем по схеме. – Значит, вот тут у нас взрыватель, так?

– Да, верно, – говорит он уже уверенней, а я сурово смотрю на зеленый мусорный бак.

Атомные бомбы – не слишком сложные устройства. В конце семидесятых один школьный учитель со своими учениками взяли и собрали атомную бомбу. ВМФ США их поблагодарил, увез бомбу, добавил плутоний и взорвал на полигоне. Плутоний – вот что сложно добыть, тут нужен особый ядерный реактор и завод по переработке, а они обычно находятся за заборами с колючей проволокой и под охраной ребят с автоматами.

Но есть у атомных бомб и одна интересная черта: они бабахают, когда заряд плутония сжимается точно направленными детонационными линзами. То есть одновременными взрывами обычных боеприпасов. И если эти линзы не отработают в строгом порядке, если с ними напутать, то будет только пшик – и никакого фейерверка. Выходит как бы яйцо, где есть желток (детонатор) и белок (запальные свечи и другие прибамбасы).

И вот я сижу рядом с водородной бомбой за четырнадцать минут до взрыва; и когда Алан передает мне маркер, рисую большой жирный крест на корпусе, потому что собираюсь сделать с этой бомбой ровно то, что Брейн сделал с яйцами, – поджарить, не разбивая скорлупы.

– А сколько линз в этой модели?

– Двадцать. Треугольной формы, расположены в вершинах двенадцатигранника. Каждая – пластина гексогена с углублением в центре и внешним слоем из бериллидного сплава.

– Понял.

Еще несколько отметок. Гексоген – очень мощное взрывчатое вещество; скорость детонации измеряется в километрах в секунду. Когда запалы взорвутся, линзы толкнут лист бериллидного сплава внутрь, прямо на плутониевый шар размером с крупный грейпфрут или маленькую дыню. Если взорвать все разом в течение микросекунды, ударная волна сожмет ядро железным кулаком – и крепко. Если это произойдет несимметрично, кулак не сдавит плутоний до взрыва, а просто помотает его туда-сюда безо всякого вреда. Точнее, без вреда, если ты не стоишь рядом. Сгусток раскаленного сверхкритического плутония, который вырвется из разорванного корпуса бомбы со скоростью в несколько сотен метров в секунду, – это не шутки.

– Тогда верхняя часть полусферы будет здесь.

– Хорошо. Что теперь?

– Нужно принести стул и стопку книг или коробок. – Я поднимаю с пола глаз василиска и начинаю с ним возиться. – Нужно его направить на полусферу и примотать в нужном положении.

Когда формируется сфера из бериллидного сплава, она сдавливает плутоний. Этот довольно мягкий металл примерно вдвое плотнее свинца; он теплый на ощупь, благодаря распаду альфа-частиц, и обладает самыми удивительными свойствами из тех, которые наука когда-либо связывала с тяжелыми металлами. Плутоний существует в полудюжине кристаллических форм между нулем и сотней градусов Цельсия; что с ним происходит внутри ядерной бомбы, можно только гадать.

– Стул.

– Изолента.

– Что дальше?

– Беспроводная дрель, полудюймовое сверло и ножницы.

В центре грейпфрута есть полость, а внутри нее – металлическая горошина странной формы, которая сама по себе является государственной тайной. Когда о нее бьется раскаленный плутоний, она разражается потоком нейтронов. А нейтроны в свою очередь начинают каскадную реакцию в плутонии; каждый раз, когда такой нейтрон ударяет по ядру плутония, оно дрожит, как желе, раскалывается надвое и выпускает еще больше нейтронов и вспышку гамма-излучения. Это происходит за промежуток времени, который называется «шейк» – то есть примерно одна десятая одной тысячной доли секунды, – и каждое ядро атома плутония в бомбе расколется примерно за пятьдесят шейков с того момента, как ударная волна врежется в инициатор и запустит первый выброс нейтронов. (Если, конечно, линзы сработают симметрично.) И еще через несколько миллисекунд демон будет радостно плясать в нашей вселенной.

Остается двенадцать минут. Я ставлю стул перед бомбой. Спинка у него из фанеры – большая удача. Я сверлю в ней дырки на нужном расстоянии друг от друга, а потом прошу Алана подержать коробку с глазом василиска, пока я режу на куски изоленту и приматываю оружие к стулу строго напротив креста, под которым, как я думаю, находятся линзы.

– Готово.

Один стул. Один глаз василиска – коробка с двумя камерами, примотанная к спинке этого стула. Одна тикающая водородная бомба. Шея у меня уже зудит, будто чувствует рентгеновскую вспышку от текущей плазмы корпуса бомбы, когда ядро распадется за считанные шейки Теллерова будильника.