Он вел молча. И почему-то было понятно, что задавать вопросы бесполезно, хотя их роилось в моей голове множество. Куда мы направляемся, почему снялись с места так рано? Я бы с удовольствием валялась в постели еще пару-тройку часов, после неторопливо выпила бы кофе, полюбовалась в окно солнечными лучами.

Лучей не было.

Была лесная неровная дорога, остатки тумана; тянуло из печки теплом.

Отогревшись, я уснула.

Когда проснулась, давно рассвело. Изменилось и освещение, и пейзаж – полотно шоссе стало шире, лес по обочинам стал гуще, – не изменилось лишь выражение лица Крейдена, оставшись все таким же неприступным. Уже несколько часов кряду, пока колеса поглощали километры неизвестной трассы, он оставался погружен в напряженные размышления, которые я не осмеливалась прерывать. Он словно готовился проходить Мерил Хант во второй раз. Или что похуже.

В какой-то момент, когда мы миновали странный знак – квадрат и заключенную в него цифру «22», – а молчание сделалось вовсе невыносимым, машина, наконец, свернула на обочину и остановилась.

Он смотрел на меня так, будто продолжал что-то решать, взвешивать, сомневаться. Или же пытался убедить себя, что сомневаться уже бесполезно.

Спросил:

– Ты ведь не уедешь без него?

Не то из-за недавнего пробуждения, не то из-за беспокойства, голова выдала дикое предположение – «без своего любовника». Что за бред? У меня в помине никогда не было любовника, но давление, прозвучавшее в голосе Форса, заставило нутро опасливо поджать хвост.

– Без кого? – спросила я глупо и сглотнула.

– Без отца, ставшего счастливым.

Ах, вот оно что. И тут же слиплись в комок вина и стыд, и не нашелся верный ответ – ни да ни нет не подходили.

– Я знаю, что это так, – голос Крейдена чуть оттаял, обвинения в нем не звучало, – и потому вижу лишь один способ вернуть в его жизнь смысл…

Я все пыталась сообразить, где мы, куда приехали и что означал странный знак на обочине. И вдруг вспомнила сказанную вчера в спальне фразу: «Ближайшая из тюрем находится неподалеку, в двадцать втором квадрате…»

И понимание это выморозило меня еще одним идиотским предположением – Форс оставит меня в тюрьме. Посадит в одну из этих камер, запрет там, скажет отцу, что тот больше никогда меня не увидит. После отпустит – может, через месяц или два, – и тогда отец сообразит, насколько лучше была его жизнь, пока я оставалась рядом… Этот глупый фильм пронесся в моем воображении вихрем, и я успела испытать и вполне настоящий страх, и панику, и ненависть к тому, что доверилась человеку, которого не знаю, и печаль, и расстройство, и еще гору всего. Нет, мне однозначно нельзя использовать логику с недосыпа, она попросту не включается. Все, конечно же, не так, все как-то иначе… Но как?

– Какой… способ?

– Нужно вернуть ему Маргариту. Тогда, если мы уедем, он останется счастлив.

– Вернуть ему… – теперь временно у меня отказала и речь, – Маргариту?

Значит, вот кто содержится в тюрьме двадцать второго квадрата.

– А разве можно просто взять и выпустить человека на свободу?

– Просто взять и выпустить не получится.

Вот теперь я испугалась всерьез. Вероятно, нам в лучших традициях боевика придется сражаться, палить по «врагам», пробираться по коридорам, и, если мы вдруг проиграем… К страху прибавился озноб.

– Нас… посадят. Это нарушение закона…

– Нас не посадят. И это частичное нарушение закона, я продумал детали.

Подавать ему патроны, воевать до победного, умирать вместе… Я выбрала этого человека, и я буду с ним, даже если мы восстанем против всего мира.

– Ты… ты сказал, что не дашь посадить меня в такую камеру. – Теперь у меня тряслись руки. – И, если мы… проиграем…

«… не дай им запереть меня».

– Успокойся. – На мою холодную ладонь легла теплая. – Ви, успокойся.

Но успокоиться было непросто. Крейден смотрел в мои глаза внимательно, кажется, он читал то, что мельтешило за радужкой, потому что спросил: – Ты всерьез думаешь, что я стал бы тобой рисковать?

«А ты не стал бы?»

– Мы будем рисковать… вместе.

– Нет. Если бы я в данном случае мог справиться без твоей помощи, я бы это сделал. И нам никто не встретится на пути, в нас никто не будет стрелять. Охранники в этом месте отсутствуют – все контролирует система. Она впустит нас внутрь, потому что у меня есть право доступа.

– Внутри… никого нет?

– Кроме заключенных, никого. А сбежать они по своей воле не могут, их держит мир иллюзий. – Он на секунду задумался. – Есть повара, обслуживающий персонал. Но они на другом ярусе. И даже в случае случайной встречи, они ретируются быстрее, чем мы…

– И сообщат о правонарушении.

– О правонарушении сообщит на входе уже система.

– Класс! Тогда нам придется торопиться, да?

На меня пока еще прибоем накатывал ужас.

– Нам в любом случае придется торопиться. Потому что, как только ты попадешь в камеру к Маргарите, на всё про всё у тебя будет пять минут…

– Мне… надо подышать… – Я не трус, но риск такого масштаба – непривычная для меня вещь утром в выходной. – Я похожу вокруг машины…

Не дожидаясь ответа, я отперла дверь и ступила на мягкую, все еще влажную от росы землю.

«Он бы не стал задумывать ничего такого, что привело бы к заведомо печальному исходу. Если ставки по спасению Маргариты ради счастья моего отца были бы слишком высоки, Крей не стал бы ввязываться в этот план…»

Примерно так я размышляла, пока насильно заставляла себя глубоко дышать, пока топтала подошвами кроссовок обочину незнакомой дороги. Мне казалось, здесь тихо, слишком тихо – возможно, потому что закрытая зона, потому что дыбом на запястьях от страха волосы. Мы уже въехали туда, куда не положено. «Может, положено Девентору, но уж точно не человеку, если только не арестант, которого собираются поселить в собственных сновидениях».

Прошла минута, вторая, третья – Форс меня не торопил. Он умел быть терпеливым. Я же постепенно успокаивалась.

«А. Он не стал бы подвергать меня опасности, включая возможные наказания. Значит, обойдется без них».

Хотелось в это верить.

«Б. Он знает то, чего не знаю я – нужно расспросить о деталях».

«В. Он прав. Если к отцу вернется Маргарита, это будет совершенно другая история, и в „кругосветное путешествие“ я отправлюсь с легким сердцем».

Действительно ли все это возможно?

Густо пахло хвоей; начинало пригревать солнце.

Успокоившись, я вернулась в машину, заняла свое место, обронила одно слово: – Рассказывай.