Тем временем убийца металась, словно безумная. Ее с большим трудом задержали и связали, чтобы отправить в тюрьму.

Рана Распутина была очень тяжелой. Врач из Тюмени, вызванный телеграммой, прибыл только через восемь часов и тотчас же, при свете свечи, сделал сложнейшую операцию. Через несколько дней Григория Ефимовича перевезли в тюменскую больницу, и там он провел еще несколько недель, балансируя между жизнью и смертью.

Следствие установило, что покушавшаяся была невменяема. Поэтому правосудие решило закрыть дело, а сумасшедшую отправить в лечебницу. Так удалось избежать процесса, который никому ничего не дал бы и был бы неприятен царствующей чете.

Глава 11

Рыбные ужины у князя Андроникова

В одно туманное зимнее утро 1914 года Распутин, закутавшись в толстую шубу, ехал на санях по Фонтанке, как вдруг увидел в быстро проезжающем автомобиле князя Андроникова, с которым уже несколько раз виделся, но так ни разу и не поговорил. Высунув голову, Распутин изо всех сил закричал:

– Эй! Николай Петрович![32] Погоди-ка! Не торопись, успеешь!

Удивленный Андроников приказал остановить машину и с удивлением уставился на человека в санях, которого, несмотря на все старания, никак не мог узнать. Распутин, со своей стороны, тоже приказал извозчику остановиться. Он откинул укрывавшую его меховую полость и бросился к Андроникову, которого бурно расцеловал.

– Ну что ты на меня так смотришь? Не узнаешь, что ли?

– Вы, должно быть, действительно, ошиблись. Я – князь Андроников.

– Ох ты, боже мой! Я знаю, кто ты таков! А я – Григорий Ефимович Распутин! Куда едешь?

– Домой, – ответил Андроников, чье лицо заметно прояснилось.

– А знаешь что? – сказал Распутин. – Я тебя провожу. Мне тебя сегодня сам Бог послал. Нам надо много чего сказать друг другу!

Князь тотчас же оценил всю важность встречи с Григорием Ефимовичем и ее возможные последствия. Сам он не был религиозен, разве что ровно настолько, насколько считал необходимым для своих дел, но на сей раз подумал, что, пожалуй, действительно сам Бог привел Распутина на его дорогу.

– Ну и где твой угол с иконами, с прекрасным образом Богоматери? – спросил Распутин, входя в квартиру князя. – Мне рассказывали, у тебя тут настоящая часовня!

Андроников суетливо проводил гостя в молельню, действительно напоминавшую убранством небольшую церковь. Старец тотчас опустился на колени, прочитал длинную молитву, к которой по необходимости присоединился и хозяин дома. Наконец Григорий Ефимович поднялся, жестом приглашая князя сделать то же самое.

– А теперь, Николай Петрович, – сказал он, – когда мы очистились молитвой, можно без опаски поговорить о наших делах!

В гостиной князя состоялась весьма оживленная беседа, в ходе которой было произнесено имя военного министра Сухомлинова. Распутин рассказал, что Сухомлинов обращался с ним, как со скотиной, и что он хочет его сместить. Андроников разделял это: у него самого были довольно серьезные разногласия с министром, и он был счастлив убедиться, что Распутин тоже зол на того. У князя тотчас родилась мысль использовать Григория Ефимовича для снятия министра с должности; он стал в подробностях расписывать все упущения и недостатки Сухомлинова до того момента, пока Распутин, явно раздраженный, не прервал его:

– Слушай, милый, я лучше заеду к тебе снова завтра. Приготовь-ка рыбу да закажи несколько бутылок мадеры! О таких серьезных делах надо говорить за хорошим столом.

Андроников с радостью принял это предложение и благоговейно попрощался с гостем. Тот уже собирался выйти из квартиры, но вдруг резко развернулся, потребовал, чем писать, и нацарапал на клочке бумаги: «Ты человек духа! Сила твоя от твоего духа!»

Он отдал бумагу князю, прося сохранить ее на память об их первой встрече.

– Потому что, – сказал он, – мы станем добрыми друзьями!

Вечером следующего дня старец пунктуально явился на встречу. Князь все приготовил, и еду, и напитки. Наконец, он пригласил свою приятельницу, госпожу Червинскую.

Та была родственницей жены Сухомлинова, но насмерть разругалась с семьей министра. Она была высокого роста, хорошо сложена, хотя и несколько увяла, поскольку ей было под пятьдесят. Очень остроумная и веселая в общении; разговор с ней каждому неглупому мужчине доставлял подлинное удовольствие. Наконец, она умела держать язык за зубами, что в данном случае делало ее ценной помощницей, ибо о семействе Сухомлиновых она знала намного больше, чем князь, хотя тот и сам был неплохо информирован.

Распутин обрадовался знакомству с красивой женщиной, тут же расцеловал ее и хозяина дома. Сказал ему несколько слов и снова поцеловал Червинскую. У него была привычка по два раза здороваться с понравившимися ему женщинами.

Они сразу же сели за стол и начали обсуждение дела Сухомлинова. Старец наложил себе полную тарелку рыбы, брал одну за другой, разрывал руками и съедал мясо до костей.

Госпожа Червинская снимала шкурку с каждого кусочка вилкой, которую изящно держала в пальцах. Но она почти не ела: на память ей постоянно приходили все новые, весьма грязные истории о похождениях министра и его жены, и, рассказывая их, забывала отделять рыбу от костей. Князь тоже ел мало: он был полностью поглощен делом и постоянно разрабатывал новые планы и новые интриги. Что же касается Григория Ефимовича, он ел рыбу за рыбой, выпил много бокалов мадеры, чувствовал себя комфортно и цокал языком от удовольствия. Несколько раз он, перестав жевать и размахивая куском рыбы в руке, кричал, что научит Сухомлинова, как себя вести, а потом за милую душу пожирал этот кусок.

Время от времени он внезапно перескакивал на совершенно другие темы. Его голова постоянно была занята многочисленными делами, и он не любил слишком долгих обсуждений одного и того же. В целом для него любой важный вопрос мог быть решен в несколько слов, например: «Я это устрою!» или что-то в том же роде. Итак, он оставил тему Сухомлинова и, вертя в пальцах кусок рыбы, заговорил о своих отношениях с Богом, весьма деликатных вопросах души, веры, а после нескольких энергичных фраз замолчал. Князь Андроников и его приятельница Червинская были сильно удивлены умом Григория Ефимовича и его опытом.

Наконец старец поднялся, отер с бороды вино и, отходя от стола, еще раз сказал, что займется Сухомлиновым.

– Да будет вам известно, – добавил он, – что Папа и Мама делают все, чего я пожелаю.

Засим он поцеловал госпожу Червинскую, потом хозяина дома и бросился к двери.

– На «Вилле Родэ» меня ждут сибирские купцы! – крикнул он. – Они мне привезли ковры и вызвали цыган!

Он напел несколько тактов из «Тройки», изобразил танцевальные движения, с любовью посмотрел на Червинскую и ушел.

Осенью 1915