ловил каждое слово, потому что это казалось ему необычайно важным – как стать тем мужчиной, которому женщина будет так предана.

– Все смеялись надо мной, даже служанки, – говорила принцесса. – Он ведь не отвечал мне ни на одно письмо… Просто не отвечал… Это было ещё унизительнее отказа… Я слышала, как придворные дамы осуждали меня, говорили, что я навязываюсь, и что принц презирает меня за назойливость… Я тогда тоже считала, что он молчит из-за презрения. Ведь я первая призналась ему в любви. К тому же, я – всего лишь незаконнорожденная дочь короля, а он – благородный принц…

– Вы достойны короля, – эти слова вырвались у Тюнвиля нечаянно

Она посмотрела на него с благодарной улыбкой.

– Но потом выяснилось, что принц молчал вовсе не из-за того, что считал меня недостойной его. Мы встретились, объяснились и… он предложил мне руку и сердце.

– И вы приняли их?

– С радостью и гордостью, – сказала она.

– И счастливы?

– Очень, – пылко заверила она его. – Поэтому я очень волнуюсь, что принц всё время ссорится с его величеством… Надо как-то примирить их… Мы с вами должны примирить их. Вы ведь мне поможете? – и она так нежно и жалобно посмотрела на Тюнвиля, что тот на мгновение потерял дар речи.

Пока он считал себя таким хитрым и дипломатичным змеем, выпытывая подноготную о сопернике, принцесса так же хитро подводила его к тому, что сопляка надо защитить от Рихарда. Ну не Рихарда же защищать от сопляка!..

Но вместе с досадой, что принцесса использовала его так же, как он пытался использовать её, Тюнвиль почувствовал ещё и злость. На принца Альбиокко, этого щенка смазливого, который умудрился задурить голову прекрасной деве настолько, что она готова просто жить рядом с ним, ничего не требуя взамен. Более того, этот щенок умудрился и Рихарда свести с ума. Может, он колдун, этот принц из Солерно?..

– Вы поможете? – повторила принцесса Хильдерика.

– Когда вы так трогательно просите, даже камень не сможет вам отказать, – ответил Тюнвиль. – Я тоже не хочу, чтобы ваш муж и мой брат ссорились. Но чтобы их помирить, мне надо узнать о принце побольше – что он любит, что ему не нравится… Могу ли я рассчитывать в этом на вашу помощь? Ведь вы знаете его лучше всех.

– Обязательно! – она обрадовалась так простодушно, что Тюнвиль не сдержал улыбки. – Он любит апельсины! Просто жить без них не может. Ему даже солнце кажется похожим на апельсин…

– Как интересно, – поддакнул Тюнвиль.

– Он любит красивое оружие, породистых лошадей, – перечисляла принцесса, загибая пальцы, – ещё любит рыбалку – раньше он каждую неделю отправлялся в шаланде с удочкой, но в последнее время слишком много дел…

«Вот уж спасибо, рыбалка у нас уже была. Упаси небеса от подобных рыбалок», – подумал Тюнвиль, вспомнив признания Рихарда.

– Ещё любит играть в шахматы, – принцесса так увлеклась, что не заметила, что дракон завладел уже обеими её руками, – любит хорошую музыку и поэзию, и даже сам немного сочиняет…

– Музыку или стихи? – спросил Тюнвиль, потихоньку подтягивая девушку к себе.

И если море продолжало нашёптывать непристойности, то всё драконье существо герцога уже кричало о них. Пожалуй, развяжись узел шали, скрывающей его бёдра, ткань точно бы не упала – повисла, как на гвозде.

– Стихи, – с готовностью пояснила Хильдерика. – На музыкальных инструментах принц не играет, считает, что это не мужское дело… – тут она замолчала, захлопав ресницами. – О, простите, ваша светлость… я не хотела…

– Я не обиделся, – заверил её Тюнвиль. – Ни на вас, ни на вашего мужа. Хотя и не согласен с ним насчёт музыки. Значит, принц увлекается поэзией?

– Д-да, – прошептала принцесса, глядя в лицо дракону, как зачарованная.

– А вам он посвящал стихи? Любовные?

– Д-да… – прошептала она еле слышно, не сводя с него глаз.

– А ваш муж хоть раз вас целовал? – задал Тюнвиль тот вопрос, что прижигал ему язык, как раскалённое железо.

– Что? Д-да, конечно, – пролепетала она, задрожав, как пойманная пташка.

Этот трепет девичьего тела отозвался трепетом и в Тюнвиле. Надо быть, поистине, из камня, чтобы устоять перед подобным. И дракон не устоял.

– Вот так целовал? – спросил он и не стал больше медлить – наклонился и припал губами к губам принцессы, выпивая её нежное и горячее дыханье, которое обжигало до самого сердца и согревало его, хотя это казалось невозможным.

Поцелуй на берегу моря был с привкусом солёного ветра, но оказался сладким, как мёд. Как такое могло быть – когда на губах ощущается одновременно и горечь, и сладость – Тюнвиль не знал, да и в этот момент знать не хотел. Просто отметил это какой-то человеческой стороной сознания, прежде чем дракон взял над ним силу. Почти взял. Потому что драконья сущность рычала, требовала сейчас же схватить сладкую и горячую девственницу, которая совсем не умела целоваться, но что-то не позволяло. Какая-то человеческая часть сознания удерживала на грани, не позволяя окончательно превратиться в зверя.

А может, дело было в том, что девственница не торопилась умирать от наслаждения в его объятиях. И вскоре Тюнвиль почувствовал, как нежная женская ладонь упёрлась ему в грудь, маня теплом и огнём, но… отстраняя.

Дракон с трудом оторвался от самых желанных в мире губ, сморгнул, прогоняя дурман страсти, моря, лунного света и сердечного огня, и тут же получил пощёчину.

Не сильную. Честно говоря, пощёчина больше походила на ласковое поглаживание. По крайней мере, слабая женская рука точно не смогла бы причинить боли дракону, у которого плоть по твёрдости сравнима с камнем.

– За что вы меня ударили? – спросил Тюнвиль, указывая на свою щёку, хотя вполне мог бы указать на сердце, потому что пощёчина причинила боль не щеке, а самолюбию.

– А вы как думаете? – ответила принцесса дрожащим голосом. – Никогда… никогда больше не смейте так делать!.. Слышите?

Старалась говорить твёрдо, и так же твёрдо смотреть, но губы дрожали, а глаза лихорадочно блестели. И этот взгляд – он был совсем не суровым, он звал, он просил, он умолял… о поцелуях.

– Неужели вам не понравилось? – Тюнвиль видел, что она хотела ещё, и не понимал, почему она противилась.

– Не понравилось! – принцесса