— Понимаю, — кивнула Зина, согласная со словами старика.

— И у нас в Одессе такие преступники были. Давным-давно.

— Что ж, спасибо вам, дедушка! Вот поговорила с вами, и на душе легче стало! И за чай благодарю. Еще нигде такого вкусного не пила.

— Так чай завсегда вкуснее, чем водка! Запомни это, девонька, — сказал Федька-сектант.

— Я б запомнила, да жизнь такая… — Зина махнула рукой, сохраняя образ, думая, почему у людей существует такое странное устойчивое желание жалеть тех, кто совсем не достоин жалости! И почему с моральными уродами — как с тем существом, которое изображала Зина, говорят охотнее, чем с добрыми и порядочными?

Несмотря на благость в сердце, Крестовская не могла удержаться от злых мыслей. Старик, со всей своей святостью, был такой же, как и все остальные мужчины, которые с удовольствием общаются с падшей сельской пьяной хабалкой, а от порядочной женщины отвернутся при первой же возможности. Зина никогда не понимала этого парадокса.

Откуда у мужчин вот эта странная, бредовая идея о том, что все женщины хорошие и достойны уважения? Рождаются без одной извилины, что ли? Зина для себя точно их классифицировала и знала, что есть — люди, а есть — человекообразные существа. И не каждая женщина, которая так выглядит, является женщиной на самом деле.

И вот этот бывший священник пытался спасти падшую пьяную проститутку, которую с удовольствием играла Зина. А зачем такую тварь спасать? Что хорошего она принесет в жизни? Кому?

Еще раз поблагодарив старика, Крестовская вышла из его комнаты. Что ж, маскарад был не напрасен, она получила довольно интересную и важную информацию о Свято-Успенском монастыре на Фонтане. Да, монастыря уже не существует, но вряд ли взорвали все здание, так, как сделали со Свято-Преображенским собором. А значит, надо наведаться туда.

Зину очень заинтересовали слова старика о рукописных дневниках, которые писали бывшие преступники. А что, если книга — как раз такой дневник? Автор гравюры явно не обладал религиозностью и благочестием. Его рисунок жег, он язвил. Значит, это вполне мог быть человек, которого светские власти приговорили к покаянию.

Зина была образованной, любила книги и знала много. Она вдруг вспомнила историю знаменитого поэта Лермонтова. Ведь его убийцу, Мартынова, светские власти не приговорили к тюремному заключению, а отправили на покаяние в монастырь. Как раз в Киево-Печерскую лавру. А что, если тот, кого она ищет, был таким же убийцей, то есть человеком, которого не осудили светские власти, а отправили в монастырь?

Мартынов, убийца Лермонтова, раскаялся в монастыре. Может, так поступил и автор книги? Интересно, если догадки о книге верны, то почему этой книгой, этим дневником так сильно интересуются две разведки — немецкая, связанная с Аненербе, и советская в лице Бершадова? Что такое написано там? Какая страшная тайна внутри?

С Германией понятно. Германия собирается вступать в войну. А с кем готовится воевать Советский Союз? Таких сведений в газетах не было. Зина понимала, что ступает на очень зыбкую почву, но остановиться уже не могла.

На следующие сутки она рассчиталась с Манькой и вернулась домой. Больше смысла в ее пребывании на Запорожской не было. След Артема еле теплился в рассказе старика-священника, которого сельские пьяные полудурки обозвали Федькой-сектантом. Сектант… Убогие, одноклеточные животные, за которых не стоило молиться.

Розыск на Запорожской был первым шагом, о котором Зина рассказала Бершадову. Вторым шагом была слежка за семейством Баргов и конкретно за Виктором. Точно так же, как и с Запорожской, Зина чувствовала, что это важно, это может привести ее к цели. Ну не освобождают просто так из лагерей НКВД! Ну не назначают на должности родственников тех, кто был осужден страшной системой!

А Игоря Барга выпустили. Виктора Барга назначили на должность — машину с шофером и его чванство Зина видела своими глазами. Сама. Что здесь не так?

Крестовская чувствовала, что за всем этим что-то кроется. Значит, она правильно продумала свой второй шаг.

В окнах знакомой квартиры горел свет. Было около девяти вечера. Зина постояла напротив дома, выкурив две сигареты. В последнее время ей все время хотелось курить. Сигареты успокаивали. Крестовской думалось: какая жестокая ирония судьбы! Почему она вынуждена все время вот так стоять под чужими окнами? Что она, бешеная собака, которую надо гнать ото всех? И эта квартира — была НЕ ТА квартира.

Та была на Ришельевской, где можно было увидеть Виктора. А эта — на Болгарской. Квартира человека, которого при других обстоятельствах Зина ни за что не хотела бы увидеть, Кирилла Матвеева — человека, имя которого вызывало у нее неприятную ассоциацию. Ведь сумасшедшего убийцу по имени Кирилл она отправила на тот свет… Печальное совпадение. Печальная жизнь — вечно стоять под окнами не тех людей. Печальная участь — не получать то, что она хочет, оставаясь в глубоком и беспощадном неведении от того, что ждет ее впереди.

Докурив сигарету так, что окурок обжег пальцы, Зина решительно раздавила его ногой на утоптанной грунтовке и двинулась вперед.

Увидев ее на пороге, Матвеев отпрянул и побледнел как смерть.

— Что не так? — Зине захотелось захохотать в голос. — Ты же сам настойчиво приглашал меня прийти! Или сельская невеста приехала?

— Нет, — Матвеев посторонился в дверях, — заходи. Я один.

— Как мило, — Зина скорчила подходящее случаю выражение лица. — Что невеста — до сих пор убирает навоз? Вилами, надеюсь, не руками? Хотя, может, тебе нравится, когда тебя обнимают руки, пахнущие навозом?

— Зачем ты пришла — язвить? — Матвеев нахмурился.

— А что не так? Ты меня использовал как бесплатное одноразовое развлечение, а теперь боишься услышать правду-матку в глаза? — насмехалась Крестовская.

— Неправда. Ты и сама этого хотела. Я ничем тебя не обидел.

— Правда! И откуда у вас, мужчин, это идиотское глупое оправдание — сама хотела? Полный бред! Женщина хочет, чтобы за ней ухаживали! Ухаживали и заботились, понимаешь, а не сразу тащили в постель!

— Тогда извини, — Матвеев продолжал хмуриться.

— Да уж… Вижу, как ты рад мне!

— Я слышал, тебя арестовали. Я ходил к тебе домой. Там было заперто. Соседи сказали, что давно тебя не видели. Я переживал, думал, что никогда тебя не увижу. И вдруг — ты не пороге. Как привидение.

— Призрак, — усмехнулась Зина, — так красивее звучит. А откуда слышал про мой арест?

— Так это правда? — Матвеев отступил на шаг.

— Правда. Вот, смотри, — Зина закатала рукав блузки и показала на руке оставшиеся следы от ожога, — такое делали со мной.

— Тебя пытали? — Матвеев был белый как мел.

— Разумеется. Всех пытают в доблестных органах НКВД! Меня пытали. И какая жалость — у меня ведь нет сельского жениха, который приехал бы и обнял меня вонючими от навоза руками. Все одна да одна…