Задача виделась хорошо знакомой. По оперативным данным Бероева, назавтра на территории заповедника ожидался массовый браконьерский рейд, и предстояло внимательно осмотреть местность. Угадать урочище, которое выберут браконьеры. Прикинуть места засад, направления отходов.

Принимая во внимание многочисленность браконьеров, к вечеру предполагалось сколотить внушительную группу.

А пока – пушистый снежок, смягчивший мороз. Даже ветер утих. Охотинспекторы шли беззаботно, будто прогуливались.

По левую руку открылась тополиная рощица из рослых красавцев.

Микушев восхищённо присвистнул.

– Неужто до сих пор не видел? – удивился Репнин. – Это ты ещё на Соболиных озёрах не бывал. Там есть хребет Хабар– Дабан. Вот на нём тополя – не тополя. Тополища! Могучие, высоченные, будто секвойи. Ничего, побываешь! Какие твои годы.

Из-за деревьев выглянуло солнце.

– Опять! – Репнин прикрыл лицо рукавицей. – Не могу на свет глядеть. Какая-то инфекция в глазах. И – на тебе – каждый раз солнечные очки забываю.

Он проморгался. Шутливо подтолкнул плечом спутника.

– Будет самоедствовать, тёзка. Гляди, какой день!

– Без тебя знаю какой! Второй день побега, – огрызнулся Микушев. – Надо было мне сразу в Иркутск под арест когти рвать!

– Арест от тебя и так не уйдёт.

Микушев горько усмехнулся. Репнин нахмурился.

– Тебе Палыч велел в заповедник идти? Вот и пришёл. Палыч зря ничего не делает. Мента московского в тайгу не просто так затащил. Может, они там, в раймилиции, твоё дело заново с головы на ноги перевернут. А нет, так до Иркутска тебя всегда доставим. И там, даже если в тюрьму, один не останешься! Будем хлопотать. Своих не бросаем!

– Да всё равно обидно! Ни за что ни про что в каталажку. – Микушев заново вскипел. – Ведь у всех на глазах. И хоть бы одна зараза в защиту вступилась. Даже кладовщик. Сам же показал, где брать. И – вдруг на попятный… Потому что холуи кругом!

– Вот это и есть твоя главная беда, что все у тебя без разбору заразы да холуи! Это надо ухитриться – целый район против себя настроил!

– И ты туда же! Ты у меня хоть один акт, любое постановление незаконное видел? Оговор чтоб с моей стороны. Вот хоть одно!

– Да при чём тут? – с досадой оборвал Репнин. – Гибкости в тебе нет!

– Гибкости?! – Микушев зловеще захохотал. – Я тебе что, Лапа какой? Вот у того егерская гибкость была. На каждое нарушение своя такса. За это пятерик отстегни, за это десяточку! Всё по ранжиру! Так хотите?!

– Не блажи, не на паперти! – осёк Репнин с жёсткостью, которая изредка проступала в этом добродушном человеке.

Микушев опасливо скосился.

– Люди – не оловянные солдатики, а ты сам не каменная свая. Возьми хоть эвенков или бурят. Эти с ружья семью зимой кормят.

– Так что ж теперь?!

– Гибче, говорю! Ведь объективно им самим большуновская орда поперёк горла. Так он на пару километров зашёл в тайгу, косулю взял. А когда кругом зверя побили, распугали, десятками километров махай – не найдёшь. Вот и привлекай их на свою сторону. Где-то с лицензией помочь, где-то ещё чем. Вдумайся, дура, почему за того же Бероева всё таёжное Прибайкалье стоит, а за тебя никто не вступился. Учишь тебя, учишь!

– Ладно! В тюрьме доучат, – буркнул Микушев.

Оба замерли. С боковой тропы в распадок тянулись подзаметённые следы саней и лошадиных копыт.