В 1930-е гг. картина постепенно изменилась, в первую очередь благодаря тому, что стало политически активным первое советское поколение, которое выросло в новом советском символическом порядке и для которого межграничные контакты дореволюционного времени и периода Гражданской войны были делом прошлого. Население стало грамотнее, расширилась агитационная сеть, выросло число школ, клубов, библиотек, радиоточек, кинотеатров. Соответственно и идеологическое воздействие государства на людей стало глубже и эффективнее.

Правда, старые проблемы остались и появились новые: всё та же бедность, перебои с хлебом и другими товарами, плюс нарастающая коллективизация, налоговый гнет, усиление прямой репрессивной политики. На этом фоне национальная рознь отошла на второй план, власть уже не ассоциировалась с красными финнами, тем более что в 1935 г. «финский период» истории Карелии закончился. Теперь критиковалась собственно советская власть, которая «доправила до того, что рабочих морит голодом или кормит кониной» и издевается над крестьянами, загоняя их в колхозы как рабов[552]. Вместе с тем всё больше людей были склонны верить тому, что пытается им внушить государство: основными виновниками трудностей, переживаемых советским народом, являлся мировой капитал и внутренние враги. В этих условиях образ Финляндии как враждебного государства превратился в устойчивый стереотип среди населения республики.

С появлением новых волн финской иммиграции – американских переселенцев и перебежчиков – появились и новые проблемы в отношениях пришельцев и местных жителей. Но это был уже другой уровень взаимоотношений, где поводом к конфликтам являлись не столько политические, сколько бытовые и производственные проблемы.

Североамериканские переселенцы в начале 1930-х гг. оказались в обществе, в котором понятия «красный» и «белый», «пролетарий» и «буржуй», «социализм» и «капитализм» были хорошо усвоены. Адаптация в этом обществе для приезжих из тоже политизированного, но совсем другого мира была сопряжена со значительными трудностями.

С началом массового переселения североамериканских финнов в Карелию республиканская пресса активно включилась в формирование положительного образа иммигрантов у населения. Республиканские и районные газеты печатали восторженные отзывы самих иммигрантов о стране советов и рассказывали о трудовых подвигах приезжих. Газеты пестрели заголовками «Заимствовать опыт американцев», «Канадские рабочие в Карельских лесах», «Канадские лесорубы приветствуют обращение Обкома», «Ни один из нас не вернется обратно в Америку!», «Не рабы, а хозяева», «Мы приехали помочь»[553]. В обществе сразу начал формироваться совсем иной образ иммигрантов – слишком уж велики были различия в культурных приоритетах и ценностных ориентациях уже во многом урбанизированных североамериканцев и жителей бедной крестьянской Карелии. Но основной причиной была все-таки экономика: американские и канадские финны воспринимались полуголодным местным населением не как этническая группа, а как «иностранцы», «нахлебники» и «буржуи», отнимающие у них права и работу.

Покидая Америку, иммигранты надеялись, помимо всего прочего, и на то, что они едут в страну, где царит равенство, нет кризисов и безработицы, все живут одной большой дружной семьей, вместе работают и отдыхают[554]. В действительности они оказались в стратифицированном обществе, основанном на политическом и экономическом неравенстве различных социальных слоев. Но теперь именно они оказались на одной из высших ступеней этого общества. Иммигранты были освобождены от обложения единым сельскохозяйственным налогом на десять лет и подоходным налогом на три года, имели право первоочередного получения жилья и поступления в учебные заведения, дополнительное снабжение, отсрочку 22 от призыва в армию и т. д.[555]

Сами американские финны прекрасно понимали особенность своего положения: «Мы были не какими-нибудь перебежчиками, а легальными иммигрантами, приехавшими по приглашению, работавшими по контракту. Мы имели особые права и особые привилегии»[556]. Иммигранты считали эти привилегии само собой разумеющимися: «Мы находились на особом положении, у нас была своя продовольственная норма… Если бы не это, ни один из нас не смог бы прожить здесь в Карелии и недели»[557]. И им было совсем непонятно, как могло выжить местное население на столь нищенскую заработную плату, не получая никакого дополнительного снабжения: «В магазинах Инснаба покупали продукты только американские финны… К тому же у нас были свои, особые нормы снабжения. Но как выжили русские люди, не имеющие таких надбавок, я не могу понять до сих пор»[558].

Естественно, льготы, которые имели иностранные переселенцы, были предметом зависти и поводом для ненависти со стороны местного населения. Люди говорили: «Американцы приехали сюда, чтобы есть наш хлеб!», «Понаехали к нам буржуи, их кормят, а русские рабочие хоть с голоду помрут, никто не позаботится»[559].

На многих предприятиях заработная плата американских финнов была значительно выше, чем у местных рабочих, и не всегда это было обусловлено более высокой квалификацией приезжих. Разница в зарплате могла достигать 80 %, как на Онежском заводе, где средняя зарплата иностранного рабочего составляла 180 руб. в месяц, в то время как местного – лишь 100 руб.[560] В тресте «Строй-объединение» русские рабочие получали в среднем на 45 % меньше иностранных (143,3 и 207,45 руб. соответственно)[561]. Местных рабочих возмущало, что приезжим сразу устанавливали высокие оклады и что их ставили на выгодные работы в ущерб местным: «У нас в мастерской не любят русских, на все хорошие работы ставят американцев, а нас почти всех перевели работать поденно, зато мы так и работаем – в столовую, курилку, да в уборную»[562].