И последний аноб на продажу, средней ценности: литр «каменного сала», красного, густого, с маслянисто-перламутровым блеском. В специальной банке из толстого армированного стекла лежит, и та, в свою очередь, в мягком чехле из особого пластика. Около полутора тысяч монет за килограмм раньше давали, как теперь – не знаю, но, уж наверно, не меньше. Была про него статья, очень мудреная, поэтому не стал я вчитываться в формулы и расчеты. Понял лишь, что одинаково интересно оно как фармацевтам, так и металлургам, но пока что в виде экспериментов – ну, не дает Зона промышленных запасов, а синтезировать «каменное сало», как и любой другой аноб, наша цивилизация была не в состоянии. Да и лучше к нему не прикасаться вообще, это не «нить-бритва», после которой самое страшное – это легкий зуд на несколько часов. Эта штука сразу и кожу, и мясо жжет до костей, с треском и дымом, и даже металл проедает в губку, в сквозные дыры, но в стекле, там, или в фаянсе совершенно спокойно хранится. Пожалуй, с этой штуковиной осторожнее надо, дополнительно в опилки упаковать или пленку пузырчатую, и избавиться пораньше.

В общем, не густо. А ведь там нужны будут костюмы, «Кольчуги-М», а лучше – «2М». Это с лету даже в хорошие времена минус пять тысяч на двоих. Детекторы – еще минус две-три тысячи, опять же, по старой памяти. Сейчас все это будет дороже, плюс, по всем законам подлости, нарисуются непредвиденные расходы. И нужна еще будет медицинская «подушка безопасности», на которую любой порядочный сталкер держит про запас никак не меньше двух тысяч в зеленой валюте. И хабар нужно будет суметь «толкнуть», и не просто «толкнуть», а надежным, правильным торгашам, завербованным, потому что иначе есть шанс в нехорошую, гнилую ситуацию вляпаться и, как Гоша Чист, моментом до клетки добраться. Тем более что с того момента, как ушел наш корабль в круиз, автоматически вне закона и я оказался, и Хип, и, по ходу, даже Проф, если не передумает. Теперь-то я уже никакой не научный сотрудник, а сталкер самый обычный. И если это вскроется, а это скорее всего так и будет, то из НИИ меня точно вышибут, и хорошо, если не посадят.

Нет, конечно, можно было бы и хорошим парнем остаться. Послушно сесть в своем поместье и раз в три дня отмечаться у аппарата, зарплату получать и в море купаться – никто бы не помешал. Но Пенка уйдет. Одна все равно уйдет по чужим, диким и страшным для нее дорогам в Москву, по гибельной «чистой» земле. Она это точно сказала, когда мы с Хип быстро довели ее до отдела Профа, еще в то время, когда вездеходы ушли на осмотр, а безопасники, заломив руки Чисту, тащили его в машину. Она уйдет, потому что ее туда позвал Прохоров, а значит, и нам с ней по пути. Однозначно уйдет в Москву и Зотов. Поэтому сделаем все, что должны, а дальше будь что будет. Не впервой нам с тобой, стажер, рисковать и в Зону ходить.

И я, проверив свой «Глок», сунул его в кобуру, обнял Хип и, подмигнув ей, улыбнулся.

– Все будет путем, стажер. Прорвемся.

* * *

Бондарев, Корнейчук и профессор Зотов приехали через три дня на «Газели». Проф аккуратно вывел из салона Пеночку, закутанную в плащ с капюшоном, и выгрузил вместе с капитаном несколько ящиков и крупных пластиковых чемоданов с маркировкой НИИАЗ, правда, заклеенной. Капитан Бондарев заплатил водителю, хлопнул его по плечу, и микроавтобус, пыля по сухой грунтовке, быстро скрылся вдали.

– Здравствуйте, здравствуйте, друзья мои. – Проф быстро пожал нам руки.

– Привет, Лунь. Привет, Хип. Я рада вас, – послышалось звонко и ясно из-под капюшона.

– Здравствуйте, Проф. Привет, Пеночка! – Я подхватил чемоданы профессора, оказавшиеся весьма тяжелыми. – Идемте в дом, ужин готов, отдохнете.

– Здравия желаю! – вытянулся Корнейчук и, улыбаясь во все лицо, быстро отдал честь. – Короче, спасибо вам. Я реально никогда на море раньше не бывал… ну, на таком. У нас там дома Белое, а оно холодное.

– Ну, вот и побываешь. Привет, младший сержант. С повышением тебя!

– Мне награду вручили, Лунь. И капитан больше енотом не обзывается, вот так!

И Корнейчук с гордостью щелкнул пальцем по медали.

– Домой повезу, батя рад будет.

– Еще не вечер, военнослужащий Кора, – усмехнулся Василий Бондарев. – Будешь косячить, снова в еноты разжалую и медаль отберу, теперь уже до конца службы.

– Ну, това-арищ капитан…

– Да ладно, шучу я, шучу, расслабься. – Капитан махнул в сторону ящиков. – Помог бы хозяевам дотащить, что ли. А мне вот медаль не выписали, получил выговор с занесением, и премия тю-тю. Спасибо, что в звании повысили, могло бы все кончиться куда фиговее.

– Что так? – удивился я.

– Так Чист же. Накатал жалобу в отделе после допроса, что я его связанного избил, врачи подтвердили, хоть Проф и защищал, и записи показал. Ну, меня и вздрючили как надо, по полной. Начальник из нашей части уже неполное служебное оформлял. Уговорил командир оставить на службе, я, видишь, до этого залетов не имел.

– Зашибись, справедливость, – вздохнул я.

– Не парься, Лунь. Уже сам факт, что я этому гаду рыло начистил, для меня навроде медали. Кора, давно енотом не был? А ну бегом, стоит, понимаешь, уши греет.

Корнейчук быстро кивнул и подбежал к багажу.

– Проф, а как вы Пенку довезли? – Я с удивлением смотрел на Иную, статуей замершую у дома. – И вывели?..

– Ох, сталкер, то была целая эпопея, – улыбнулся Зотов и поправил очки. – Положим, подменить ее в вольере на биоматериал из холодильника было несложно, а вот за пределы НИИ вытащить оказалось задачей. Василий помог, спасибо ему, он же и машину нашел. И вроде бы водитель-частник не особенно интересовался пассажирами. Я сказал ему, что это моя больная внучка, и я везу ее в крымский санаторий. Вопросов не возникло. Пеночка вела себя примерно и всю дорогу молча слушала так называемый шансон. Водитель оказался меломаном, к сожалению.

– Да! – звонко согласилась Иная. – Новые слова. Не знаю. Что такое кича, Лунь?

Я рассмеялся.

– Это особенное место, Пеночка. Это такая большая клетка, и в ней люди сидят, в общем.

– Понятно. Значит, я у профессора Зотова была на киче, лечилась. Правильно? – поинтересовалась Пеночка. – Что такое жиган?

Громко прыснул и взялся за голову Бондарев:

– Вот оно… соприкосновение иного разума с нашей цивилизацией, да. Набралась за дорогу лексикона. Даже как-то стыдно…

– Я учу все слова, друг капитан, – с удивительно ясной, красивой дикцией проговорила Пенка. – Много новых слов слышу. Надо знать. Лучше говорю. Лучше знаю. Складываю слова правильно, верно.

Я отметил, что речь Пенки действительно стала намного лучше. Она, конечно, еще звонко рубила отдельные фразы, но в целом уже связывала слова в довольно длинные предложения.

– Кто будет при Пенке материться, прибью, – серьезно заявила Хип и крепко обняла Иную. – Пойдем, Пеночка. Я помню, что ты любишь чай с молоком и печеньем. А все слова не учи, не надо, там глупости много. Если что, у меня спрашивай.