«Алая Пагода», несомненно, оказала огромное влияние на творчество Ады: в галерее было множество снимков театра, сделанных в разные годы в течение нескольких десятилетий – когда фотохудожница трудилась там. Было интересно видеть, какие перемены происходили с этим зданием: как оно стало популярным местом для светских увеселений, как пришло к процветанию, а позднее – к упадку. Кроме того, в галерее было множество фотографий тех, кто выступал в «Алой Пагоде»: актеров, акробатов, иллюзионистов, танцоров и певцов. Начинающие звезды в экстравагантных костюмах, цирковые артисты, выполняющие невероятные трюки. Руби уже потеряла счет просмотренным снимкам, когда услышала низкий хрипловатый голос:

– Мисс Редфорт?

Она обернулась и увидела невысокую женщину довольно преклонных лет, с аккуратно подстриженными под короткое каре и покрашенными в черный цвет волосами. Бо́льшая часть лица женщины была скрыта огромными очками в оранжевой оправе, точно совпадающей по оттенку с ее губной помадой.

– Я Ада, – представилась она, – давай сфотографируем тебя.

По работам мисс Борленд было понятно, что внешний вид тех, кого она снимает, интересует ее далеко не в первую очередь. Казалось, она смотрит глубже и улавливает нечто неуловимое. Каждый фотопортрет сам по себе становился историей, со своей атмосферой и значением. Чем дольше ты смотрел на него, тем больше видел и тем больше мог поведать тебе фон этого портрета – вещи, просто попавшие в кадр, тоже становились частью этой истории.

Руби живо интересовали все эти люди, запечатленные на портретах: величественные и обыкновенные, молодые и старые. Странные лица, уродливые лица, прекрасные лица. Постановочные фото и случайные снимки – но все они несли отпечаток личности художницы, передавали ее точку зрения. Руби смотрела на них и задавала вопросы: какой была Эрика Грей? А президент? А вон тот бакалейщик? И всякий раз Ада отвечала:

– Это ты должна мне сказать, все это есть на фотографии, если присмотреться.

Руби понравились эти новые впечатления, и хотя сама ее фотосессия заняла куда больше времени, чем она ожидала, беседа с Адой того стоила, и Руби была рада, что не упустила такую редкую возможность.

– Было приятно познакомиться с тобой, Руби Редфорт, – сказала на прощание Ада. – Заходи еще.

Руби пробралась в дом скрытно, но все равно наткнулась на миссис Дигби, которая при виде ее подскочила дюймов на шесть.

– Ради всего святого, дитя, что с твоим лицом?

– Оно так плохо выглядит? – спросила Руби.

– Я бы так не сказала, – отозвалась миссис Дигби, – оно выглядит так же, как обычно, но где фингал и раздутая губа?

Руби подумала, что лучше всего будет объяснить все как есть. Миссис Дигби была не из тех старых дам, которым легко задурить голову. ПРАВИЛО 47: НИКОГДА НЕ ЛГИ ТОМУ, КТО СПОСОБЕН ВИДЕТЬ ТЕБЯ НАСКВОЗЬ.

В этот раз правда действительно была к месту. Миссис Дигби даже поцеловала Руби в макушку и торжественно произнесла:

– Руби Редфорт, я знала, что твоя душа еще не совсем потеряна. В тебе есть добро, как бы ты ни пыталась убедить людей в обратном.

Полчаса спустя Руби сидела в своей комнате и смотрела по телевизору, как какая-то гимнастка изгибает, сжимает и растягивает свое тело совершенно невообразимым образом, становясь временами такой маленькой, что ей удается пролезть в узенький обруч, куда, казалось, и кошка не протиснется. В дверь постучали, и в комнату осторожно заглянул Клэнси Кру. На голове у него была клетчатая кепка, натянутая по самые уши и закрывающая часть лица. Выглядел он странно, но почему-то казался в большей степени собой, чем это было в последнее время.

– Милая кепочка, – заметила Руби.

– Привет, Руб, миссис Дигби сказала подняться к тебе, если я хочу поговорить. Как ты… – Он умолк на полуфразе.

– Что такое? – спросила Руби.

– Твое лицо. Я думал, оно должно быть разбито.

– А, Клэнс, это грим.

– Вижу! – бросил он, прищурив глаза. – Где ты была? Гуляла с каким-то еще другом или, может быть, ходила на вечеринку, чтобы отдохнуть от всего того мусора, который когда-то называла друзьями?

– Клэнс, что за ересь ты несешь? Я нигде не была, ну, то есть была, но мне нужно было сделать одно доброе дело, в кои-то веки вести себя правильно…

– Можешь не утруждаться, – отрезал Клэнси, – тебе это не идет. – Он повернулся, вышел за дверь и спустился вниз, громко и сердито топая.

– Клэнс! – окликнула Руби. – Какая муха тебя укусила? У тебя что, кризис какой-нибудь?

Однако она не собиралась гоняться за ним по улице: голова у нее гудела, и девушке казалось, что если сейчас двигаться слишком быстро, ее может стошнить.

Вместо этого она пошла в ванную и долго отмокала там, а потом тщательно умыла лицо. Когда Клэнси успокоится, она сможет объяснить ему про фотосессию у Ады. Боже, какой невероятный эффект может произвести капелька грима – чувствительные люди, похоже, от этого на стенку лезут.

Изрядную часть ночи Руби провела, размышляя о том, что Ада сказала относительно фотоснимков: «все это есть на фотографии, если присмотреться».

Руби думала о цельной большой картине, ей хотелось, чтобы края этой картины наконец-то пришли в фокус. Она думала о небоходце, о воре-форточнике, об ограблениях и – в частности – о мистере Норгаарде и его коллекции папье-маше.

Добравшись на метро до центра города, Руби спустилась в «Спектр» и дошла до кабинета Блэкера. Там она развешала по стенам фотографии из квартиры Норгаарда: не только ее снимки стола, но и те фото, которые сделали полицейские детективы. Когда с созданием виртуальной копии комнаты сценариста было покончено, Руби встала посередине и начала медленно озирать картину, ища подсказки.

– Что ты высматриваешь? – спросил Блэкер.

– Не знаю, – ответила Руби. – Что-то, что я упустила.

Она смотрела и смотрела, словно у нее был бесконечный запас времени. Она изучила каждый квадратный дюйм каждого фото, запоминая мебель, драпировки, узор обоев, книги, лампы и ковры. В течение примерно часа ее больше всего интересовал ряд старых фотографий над диваном – они явно были сделаны много лет назад. Особенно привлекал внимание снимок, на котором были изображены двое мужчин: один сидел за огромным столом, читая сценарий, второй стоял у него за спиной. Это была, несомненно, постановочная фотография, заглавие сценария не попало в фокус, но любой понял бы, что это именно сценарий.

Сидящего мужчину, облаченного в костюм с галстуком, Руби узнала: это был продюсер и режиссер Джордж Катсель, «Кот», как называл его Фредерик Лютц. «Кот, поймавший канарейку» был лишь одной строкой в длинном списке успехов Катселя.

Руби была совершенно уверена, что второй мужчина, стоящий у Катселя за спиной, был отцом мистера Норгаарда. Норгаард-старший, тоже сценарист. Но больше всего ее занимал округлый стеклянный предмет на столе Джорджа Катселя. Это было папье-маше, и в толщу его было заключено одно-единственное желтое перышко. Руби изучила другие фотографии и нашла то же самое папье-маше на другом снимке, но на этот раз оно украшало рабочий стол Норгаарда-старшего. На этом фото сам мистер Норгаард выглядел намного старше. «Должно быть, в промежутке между этими двумя снимками Джордж Катсель подарил ему это папье-маше», – подумала Руби.