«Напишите-ка мне, женился ли камергер Юсупов. Здесь говорят, что они разводятся и что он видит много женщин… Извести меня по секрету, когда была свадьба Белосельского, где и как? Как встретила их княжна Мария Федоровна Куракина? Была ли она весела? Все мне расскажи… Узнай, секретным образом, про жену князя… Апраксина. Прилично ли она себя ведет? Здесь говорят, что она очень пьет…»

Московский губернатор то закупал для нее новую материю у московских купцов, то заказывал раку для мощей святого… Но когда верный и усердный Салтыков показался Любимому ненадежным, она тотчас прогнала его с губернаторства.

В начале царствования Салтыков отлично выполнял ее важные задания. Так, она просит его прислать ей дочь князя Вяземского – «мне ее рекомендовали как бойкую на язык…». Очень интересует Императрицу и девка вдовы Загряжской: «сказывают, что она много говорит». Говоруньи, умевшие рассказывать, и рассказчики сказок особенно ценились Ее Величеством. Когда сплетни у рассказчиков заканчивались, начинались сказки. Императрица особенно ценила сказки о разбойниках. И если на миг все-таки наступала ненавистная тишина, тотчас раздавался ее громовой крик: «Девки, пойте!» И они пели. Не дай Бог замолкнуть без приказа. Эти представительницы лучших семей России получали звонкую пощечину от крепкой мужской руки Императрицы.

В помощь девкам держали при дворе бандуристов. И если девки, музыка и сказки надоедали, она вставала у окна и глядела на улицу, лузгая семечки (еще одно любимое занятие). Иногда сама заговаривала с прохожими. Или отправлялась кататься на лошадях вместе с Любимым. Или стреляла. Во всех комнатах дворца стояли наготове заряженные ружья. Во дворце содержалось множество птиц – для этой ружейной потехи. Дворец был наполнен радостным щебетом будущих жертв. По знаку Императрицы наступал час ружейных развлечений, птиц выпускали, и она палила из окон, причем без промаха, твердой рукой. Весь дворцовый двор покрывался птичьими трупиками.

Любила она и серьезную охоту. В лесных угодьях, предназначенных для царицыной охоты, никто не смел охотиться под страхом самого жестокого наказания.

…Еще одним развлекателем был придворный поэт Василий Тредиаковский, один из основоположников отечественной поэзии. Свои стихи он читал перед Императрицей, стоя на коленях. Он сообщал в письме: «Имел счастие читать Государыне Императрице… стоя на коленях… и по окончании оного чтения удостоился получить из собственных Ее Императорского Величества рук всемилостивейшую оплеушину…»

Любила она и запускать волчки, особенно искусные покупали для нее в Амстердаме.

Наигравшись и наслушавшись сплетен и сказок, Анна отправлялась спать. Спала вместе с Любимым… Перед сном наслаждалась еще одним лакомством русской знати тех времен – чесанием пяток. Это развлечение было необычайно популярно у русского дворянства в дни крепостного права. У Гоголя в «Мертвых душах» помещица Коробочка спрашивает у приехавшего Чичикова, «не надо ли барину почесать на ночь пятки, покойный муж без этого не засыпал». Продавая крепостную молоденькую девку, отмечали ее умение чесать пятки на ночь, что, видимо, подразумевало и прочие ночные услуги.

Анне и Бирону чесал на ночь пятки большой искусник в этом деле – дворцовый истопник Милютин. Затопив печи во дворце, он приходил в опочивальню чесать пятки любовной паре. За это и получил дворянство. Три вьюшки (вьюшки – это заслонки, которыми закрывали трубу после топки) изображены на гербе дворян Милютиных. Потомку истопника, замечательному либеральному министру Милютину во времена Александра Второго пришлось выдержать множество острот по поводу экзотичного предка…

Но главным развлечением Императрицы были шуты – «дураки», как называли их при Петре и при Анне Иоанновне. Они занимали целый этаж во дворце. Это были бесчисленные карлики и карлицы, горбуны и разнообразные калеки обоего пола («Безножки», «Горбушки» и тому подобные прозвища давала им Императрица). Вид этих несчастных людей, обиженных судьбой и природой, их разнообразные уродства необычайно веселили Государыню.

Шуты и шутихи должны были болтать без умолку и умело кривляться. Самой знаменитой шутихой была карлица Евдокия Буженинова. Евдокия, как и Императрица, обожала буженину (или делала вид), за что получила свое почетное прозвище. Эта уродливая карлица-калмычка не имела соперниц в гримасах и кривляньях и пользовалась особой благосклонностью Царицы.

Но самыми знаменитыми были «дураки»-мужчины. Этих главных придворных шутов было шестеро. Двое достались от дядюшки-батюшки – Иван Балакирев, бывший Преображенский гвардеец, и Ян Лакоста, португальский крещеный еврей (маран). Остроумец Петр за шутки Лакосты пожаловал ему один из безлюдных островов Финского залива. С тех пор Лакоста, получивший от Петра титул «Самоедского короля», носил большую корону из жести, лихо сдвинутую на ухо. Ему уже шел седьмой десяток, когда Анна взошла на престол. Но ей было лестно, что у нее в «дураках» любимый шут Петра Великого…

История сохранила умные шутки этого «дурака». Лакоста ставит свечки перед образом святого и… перед нарисованным им дьяволом! «Что ты делаешь – ты поставил свечку дьяволу?!» «Ах, сударь, разве плохо иметь друзей сразу в двух местах? Разве мы знаем, куда попадем?»

Третьей знаменитостью был Пьетро Педрилло – ее любимый «дурак». Этот сын итальянского скульптора, музыкант по профессии, приехал в Россию играть на скрипке. Но скоро понял, что быть «дураком» здесь куда прибыльнее, чем музыкантом. Он сумел стать главным карточным партнером Императрицы. Его гримасы и кудахтанье во время игры смешливая почитательница неизменно награждала золотом. Он скопил огромное состояние, с которым и покинул Россию, такую гостеприимную для шутов.

И, наконец, были три особых, вельможных шута.

Когда Бирон приехал в Россию, дворянство смеялось над потомком конюха за его спиной. Нынче он захотел смеяться над шутовством знатнейших русских, в обязанность которых теперь входило веселить безродного курляндца.

Этими шутами стали князь Никита Волконский, потомок рода, идущего от Рюрика, граф Алексей Апраксин, родственник Романовых, и, наконец, самый знаменитый – князь Михаил Голицын по прозвищу «Квасник». Как-то Императрица, проходя мимо, плеснула ему в лицо квасом, что вызвало гомерический хохот придворных. С тех пор в обязанности князя входило разливать квас… Впоследствии была придумана версия, удобная и для монархистов, и для Голицыных, – дескать, князя взяли в шуты по слабоумию. Но на слабоумного дитятю блестяще образованный пятидесятилетний князь мало походил. До нашего времени дошли его знаменитые остроты…

Дама: «Я вас где-то видела». Князь: «Да-да, я там часто бываю».

Бирон спрашивает: «Что говорят обо мне ваши русские?» Князь: «Одни считают Вашу Светлость Богом, другие – дьяволом, правда, никто – человеком».

Старик вельможа, который женился на молоденькой, сказал князю: «Боюсь, детей мне уже не родить». Князь: «Это точно! Но вы также должны опасаться, что они у вас родятся».