Но за кулисами этого необыкновенного зрелища происходили удивительные события. Если бы основоположник нашей поэзии Тредиаковский снял маскарадную маску, в которой читал свои вирши, все увидели бы здоровенный синяк у него под глазом. Маскарадный костюм поэта скрывал и его спину, в кровь иссеченную розгами…

Так началась последняя кровавая политическая драма царствования Анны Иоанновны. И героем ее стал успешный устроитель «свадьбы дураков», кабинет-министр Артемий Волынский.

Артемий Волынский происходил из старинного рода, его предок Боброк-Волынский доблестно сражался вместе с Дмитрием Донским на Куликовом поле.

Он прошел обычный путь петровских «птенцов». Рядовым гвардейцем Преображенского полка побывал в главных сражениях Северной войны. Во время позорного Прутского похода он, уже ротмистр, участвовал в мирных переговорах с султаном, а после заключенного соглашения сидел в качестве заложника в подвале Семибашенного замка. Затем он посол в Персии, астраханский и казанский губернатор… Очень помогли ему брачные узы – Волынский женился на родственнице Императора. Во времена Анны Иоанновны укрепил семейные связи: Семен Салтыков, возведший Анну на трон, женился на родной сестре Волынского. Талантлив, умен, речист был Волынский, славно писал – отменный публицист. Но одна беда – вспыльчив и не раз в гневе терял рассудок… Князя Мещерского, посмевшего его высмеять, посадил на кобылу и цепями привязал собаку к его ногам. Но показалось мало, и он посадил родовитого князя голым задом на лед…

При всем этом Волынский был человеком своего времени. То есть умел выслужиться всеми способами. Сергей Михайлович Соловьев приводит удивительную переписку…

После поражения Верховного Тайного Совета и победы Анны Иоанновны Волынский сообщил своему родственнику Семену Салтыкову о речах некоего бригадира Козлова, который разделял взгляды Верховников. Салтыков тотчас доложил об этом Императрице. После ее победы началась показательная «охота на ведьм» – сторонников Верховников. Анна приказала прислать обстоятельное письмо с пояснением, что именно говорил Козлов и кто был при разговоре. Волынский отказался, написал Салтыкову: «Служить ее императорскому величеству так, как самому Богу, я и по должности, и по совести должен. Притом же и предостерегать, конечно, повинность моя… А чтоб мне доносить и завязываться с бездельниками… не токмо мне, но и последнему дворянину прилично и честно делать? Изволите сами рассудить, кто отважится честный человек итить в очные ставки и в прочие пакости, разве безумный или уже ни к чему не потребный… самому себе потом мерзок будет». Но Салтыков не понимал, почему тайно доносить честно, а публично доказывать справедливость доноса бесчестно? И зло ответил: «…Уже коли вступили, надобно к окончанию привесть». Но Волынский ускользнул, хотя позже… пожалел! Как сам искренне написал потом Салтыкову: «…не знал, что такое благополучие нам будет… тогда еще дело на балансе было…» То есть он не знал тогда, чья возьмет. «…Для того боялся так смело поступать, чтоб мне за то самому не пропасть… трудно угадать совершенно, что впредь будет. И для того всякому свою осторожность иметь надобно, чтобы себе и своей чести не повредить».

Но донос показал, что он весьма благонадежен. Салтыков рекомендовал его Бирону. Блестяще выступавший, хорошо пишущий Волынский понравился курляндцу. В это время ему нужен был свой человек в кабинете министров в противовес Остерману. Миних его надежд не оправдал, и вот теперь появился Волынский! Бирон ввел его в состав кабинета…

С того момента карьера Волынского пошла в гору стремительно. Даже слишком… Императрица часто болела, и Волынский придумал проводить заседания у ее кровати. Это было очень приятно Императрице – еще одно развлечение. Кроме того, Волынский умел докладывать ей о делах, требующих ее решения, понятно и, главное, кратко. Он стал единственным докладчиком Императрице. Он видел, что явно нравится ей. Но не осознавал, что нравится ей как очень способный русский, выдвинутый Бироном и служивший Бирону. Он не понял до конца, кем был Бирон для Государыни. Непонимание в политике не просто опасно, оно порой смертельно…

В это время Бирон уже почувствовал, что ошибся в Волынском. Волынский явно пытался играть самостоятельную роль. Особенно взбесило Бирона то, что тот посмел вмешаться в его интересы, в главное династическое дело – замужество тринадцатилетней племянницы Императрицы, Анны Леопольдовны.

В случае смерти Анны Иоанновны на престол, согласно завещанию Екатерины Первой, должна была сесть ее старшая дочь Анна Петровна. Но та умерла, и претендентами становились сын Анны Петровны от брака с Голштинским герцогом, малолетний Карл Петер Ульрих, и дочь Петра Великого, красавица Елизавета.

Но Анна Иоанновна хотела видеть на престоле потомков своего отца – Царя Ивана, соправителя Петра Первого. И придумала… У нее была старшая сестра Екатерина, которую Петр выдал замуж за герцога Макленбургского. Она родила от герцога дочь, названную Анной в честь тетки-Императрицы. После крещения юная немецкая принцесса стала Анной Леопольдовной…

Вот будущему и пока несуществующему ребенку Анны Леопольдовны (которой на тот момент исполнилось лишь тринадцать лет) Анна Иоанновна и решила передать Империю. Покорная страна присягнула… несуществующему пока отпрыску от несуществующего пока мужа!

И, конечно же, Бирон захотел женить на юной Анне Леопольдовне своего сына. Мечтал породниться с царской семьей… как Меншиков, как потом – Долгорукие. Мечтал, забыв о том, чем закончились их мечтания!

Другим претендентом на руку юной Анны Леопольдовны был принц Брауншвейгский, худосочный, болезненный, с длинными тонкими льняными волосами, делающими его похожим на девушку.

Пока решалась судьба Анны Леопольдовны, Артемий Волынский часто с ней разговаривал. Но во времена Тайной канцелярии у дворцовых стен были очень длинные уши. Бирон пришел в бешенство, узнав, что его неблагодарный ставленник смеет настраивать Анну Иоанновну против брака с его сыном. Не хотела этого брака и сама юная Анна Леопольдовна… Бирон начал давить на Императрицу. Однако, чтобы избежать брака с потомком конюха, молоденькая Анна Леопольдовна торопливо вышла замуж за нелюбимого герцога Брауншвейгского…

В это время при Волынском образовался кружок преданных ему людей. Были в кружке люди именитые: граф Платон Мусин-Пушкин – президент Коммерц-коллегии, сенатор, Федор Соймонов – вице-адмирал, обер-штер-кригс-комиссар (один из высших чинов, ведавших снабжением войск), и другие важные люди. Самым ярким в этом кружке был архитектор Петр Еропкин. Это он составил генеральный план застройки Петербурга, изменивший лицо столицы. Еропкин перенес центр города с Васильевского острова на левый берег Невы…

Кружок все чаще называли «Русской партией». Волынскому следовало бы понять, что название это смертельно опасно при немецком засилье, так как оно мобилизовало его врагов. Но это только радовало тщеславного Волынского – он всегда мечтал быть вождем. Он написал и часто читал своему кружку пространное «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел». В «Рассуждении» предлагалась цепь реформ в армии, в Церкви и, главное, в положении дворянства. «Рассуждение» считало необходимым активное участие дворян в управлении страной. В дополнение Волынский составил «Записку», в которой прямо нападал на Остермана. И прочел ее приглашенным, радуясь их испугу. «Остро писано, если попадется в руки Остермана – сразу узнает себя», – сказал князь Черкасский, коллега по кабинету министров и будущий беспощадный судья Волынского. В своих сочинениях Волынский щедро цитировал Макиавелли, Юста Липсия (гуманиста, издавшего сочинения Сенеки и Тацита, автора политического трактата о рациональном государственном аппарате). Правда, впоследствии в пыточном застенке выяснится, что Волынский этих авторов не читал – цитаты ему подбирал энциклопедически образованный архитектор Петр Еропкин.