— Не знаю, — буркнул Готфрид.

— А тебя как зовут? — почти ласково спросил разбойник. — Тоже для надгробия.

— Готфрид Айзанханг. Я служу инквизиции Бамберга, поэтому моё убийство вам с рук не сойдёт. И Господь не простит!

Разбойник только презрительно скривился.

— Тогда мы похороним тебя живьём, чтобы не убивать, — с ухмылкой сказал он. — Верно, ребята?

— Уж похороним! — отозвались ребята. — Всё как положено!

Кто-то из них гоготнул.

Готфрид с ужасом подумал о своей участи. Подумал об Эрике, которая ждёт его дома. Подумал о Хэлене, которая спит сейчас и не ведает ничего. Подумал о Дитрихе и Фёрнере. Он молчал какое-то время, а потом твёрдо произнёс:

— Развяжите меня.

— Что? — усмехнулся главарь. — Нет, вы слышали этого наглеца?

— Развяжите, я требую поединка. Дуэли!

Разбойники покатились со смеху, а главарь хмыкнул:

— Ну дурак!

Наткнувшись на такой ответ, Готфрид просто взбесился.

— Неужели вы, ублюдки, ничего не знаете о чести? Честь дана Богом! Неужели вы откажете в последнем желании?

— В последнем не откажем, но не в таком, — ответил главарь. — Если хочешь исповедаться — вот священник.

Готфрид ничего не ответил, злобно уставившись в лицо главаря.

— Чего пялишься? — усмехнулся тот. — Давай исповедайся, да и всё. Яму-то почти докопали. Вдвоём вас и похороним.

— Почему вы, такие праведные, его хороните со всеми почестям, а меня хотите живьём зарыть? — злобно спросил Готфрид.

— Ты исповедаться будешь или нет? — серьёзно спросил главарь.

— Буду, — буркнул Готфрид.

— Ну так давай!

— Прямо здесь?

— А что такого?

Готфрид фыркнул.

— Не хочу, чтобы о моих грехах знали такие ублюдки, как вы.

— Он хочет подальше отойти да сбежать, — предостерёг один из разбойников, выбираясь из ямы. — Не отпускай его.

— Без тебя вижу, — ответил главарь. — Но я его сейчас на верёвку привяжу. Далеко не убежит!

Он привязал верёвку к связанным за спиной рукам Готфрида, взял в руки один её конец и махнул:

— Можете идти!

И Готфрид пошёл в темноту, а священник, поднявшись кряхтя, побрёл за ним.

Они отошли на несколько метров.

— Ну что же, я вас слушаю, сын мой, — сказал священник, усаживаясь возле одной могилы. — Вы можете говорить шёпотом, если боитесь, что они вас услышат.

Готфрид уселся рядом.

— Почему вы не сообщили кому-нибудь, что в Эрлангене такое происходит? Почему мне не сказали сегодня?

Отец Филипп пожал плечами.

— Не вижу, почему я должен сообщать о подобном, — сказал он.

У Готфрида даже дыхание перехватило.

— То есть как? — зашептал он. — Ведь они убивают и грабят путников!

— Успокойтесь, — священник похлопал его по плечу. — Понимаете, то что делает Людвиг — благо.

— Он убивает и грабит! — прорычал Готфрид.

— Он убивает и грабит только богатеев, — ответил священник. — Любое богатство убивает душу. А большую часть денег он отдаёт на нужды церкви. Подумайте сами, Готфрид, разве это не благородно — отбирать деньги у тех, кто заработал их нечестным трудом и отдавать их церкви, на благо веры?

Готфрид задумался.

— Поэтому он не грабил экипажи духовенства? — наконец проронил он.

— Да, — кивнул священник.

— Но ведь убийство — это грех!

— Смотря какие последствия у этого убийства. Инквизиция убивает ведьм и еретиков — разве это не благо? Разве грех? Я иезуит, и убийство во имя Господа, как гласит правило иезуитов, не является грехом. Разве вы не знали?

— Знал, — Готфрид опустил голову. — И вы дадите им меня убить?

Священник тяжко вздохнул.

— Мне очень больно об этом думать, — признался он, глядя в темноту. — Я не хочу, чтобы убивали невинного. Но ведь вы куда-нибудь пожалуетесь, и тогда… И тогда мы не сможем помогать бедным, калекам и сиротам. Разве это хорошо? Одна жизнь взамен скольких?

Я бы поверил вам, если бы сказали, что сохраните всё, что видели в тайне, но ведь Людвиг…

— Я такого не скажу, — отрезал Готфрид. — Если бы я знал раньше, то давно поставил бы в известность бамбергский магистрат. И вас бы всех перевешали.

Священник вздохнул. Какое-то время они молчали, а потом отец Филипп произнёс:

— Будете исповедаться?

— Да, — с некоторой заминкой кивнул Готфрид.

И он начал рассказывать ему о всех своих грехах. Даже самых мелких и незначительных. Он вспоминал истории из детства, юношества, зрелости. Он рассказал о девушках, вина которых была не доказана, но их пришлось казнить, иначе бы разъярённые и напуганные горожане устроили бунт. О колдовстве, на котором ловил порой простых солдат, и на которых не доносил из жалости. Рассказал он об Эрике, о том, как пытался скрыть её от викария, о том, как любит её, но все считают её ведьмой. О Дитрихе, которого он иной раз люто и греховно ненавидел. О Хэлене, которая пыталась его соблазнить, и у которой это почти получилось.

— Вы хороший человек, Готфрид, — сказал священник, когда исповедь закончилась. — Я буду молиться о вашей душе. И обязательно отошлю письмо о вашей смерти Эрике. Понимаете, я считаю благом то, что делаю. Вы можете быть не согласны со мной, но…

— Ну вы скоро там? — рявкнул издалека Людвиг и подёргал верёвку. — Всё уже готово.

— Пойдёмте, — священник легонько подтолкнул Готфрида, и последовал за ним.

Быть закопанным в яму живьём? Всё естество его в этот момент взбунтовалось. Страх разжёг ярость.

Глядя прямо на фигуру Людвига впереди, Готфрид сделал шаг вперёд, повернулся вокруг своей оси, заматываясь в верёвку, потом ещё раз, и тут рванулся в противоположном направлении, едва не сбив с ног священника.

Верёвка натянулась и ослабла, вырвавшись из рук разбойника.

— За ним! — орал Людвиг сзади, и Готфрид услышал позади топот и пыхтение.

Он перемахнул через старую могилу, ударился плечом о шершавый деревянный крест, ободрав кожу до крови, рванулся вперёд, но тут верёвка снова резко натянулась, и он упал лицом в кладбищенскую землю.

— Поймал! — гаркнул сзади грубый голос.

Тут же к Готфриду подбежали трое разбойников и принялись охаживать его сапогами по бокам. Когда же им это надоело, они подняли его на ноги и повели обратно.

Могила уже была выкопана, рядом стоял гроб с кучером. Костёр постепенно догорал, а на востоке постепенно разгоралось утреннее зарево. Ещё немного, и проснутся крестьяне, и… но разве они смогут найти Готфрида или даже помочь?