Его усадили спиной к массивному каменному кресту, связали руки за ним, чтобы больше не смог убежать.

— Давайте скорее, пока не рассвело.

Разбойники теперь собрались возле могилы. В круг тусклого света вышел отец Филипп с молитвенником в руках.

Он начал говорить что-то о том, какого человека сегодня хоронят. Готфрид не слушал. Он привалился к холодному камню и покорно ждал своей участи. Быть погребённым заживо. Он даже усмехнулся. В сущности, что такое смерть? Он, Готфрид, попадёт в рай. Все служители инквизиции туда попадают. Ему ли об этом беспокоиться? Но умирать было всё равно страшно. Тем более, такой смертью.

Поджилки у него затряслись, а в животе похолодело. Он понял, что не боялся умереть. Он боялся биться в ужасе под землёй, зная, что не спастись, пытаясь разгрести землю или срывая ногти о крышку гроба. Как его похоронят?

Сзади послышался шорох. Потом ещё один. Но Готфрид не обратил на это внимания. Он очень устал. Поэтому расслабился и ждал собственного погребения. Если не уснёт раньше.

— Это Хэлена, — послышался сзади шёпот.

Готфрид сначала обрадовался, но потом понял, что одна она помочь ему ни чем не сможет.

— Ты одна?

— Да.

Понятно, — подумал он.

— Выпей это и всё будет хорошо! — пообещала она.

Священник затянул молитву на латыни, и разбойники, все, как один, сложили руки и опустили головы.

В лицо Готфриду ткнулось холодное стекло. Это был маленький, тёмный флакон, блестевший в последних отсветах угасающего костра. Запах от зелья исходил противный, ядовитый. Запах какой-то отравы. Но именно этого хотелось сейчас Готфриду больше всего. Отравиться и умереть.

Он выпил зелье залпом, но ведьма оторвала от его губ бутылёк, оставив в нём примерно половину.

— Спасибо, — сказал он. — А теперь уходи, а то они и тебя поймают.

Разве можно было передать словами, как он благодарен ей за такую лёгкую смерть?

Но Хэлена не спешила уходить. Вместо этого, она принялась что-то делать с верёвкой.

— Уходи, — слабо повторил он.

Сердце бешено забилось. Яд уже достиг его, и эти судорожные удары напоминали посмертные конвульсии убитого.

В голове у Готфрида всё смешалось, а в глазах потемнело. Тело как будто стало чужим. Камень уже не казался таким холодным, твёрдым и шершавым. Руки стали плетями и повисли вдоль тела… Вдоль тела?

Готфрид поднял кисти к лицу. Во мраке на них алели пятна от верёвки и… что это? В правой руке лежал небольшой кинжал, совсем детский…

Готфрид медленно поднялся, пошатываясь, поднял взгляд на разбойников. Он готов был сразиться, пусть даже так, с детским кинжалом в руках и смертельной отравой в сердце. Но это уже не было позорным. Больше не было ничего плохого или хорошего, достойного или постыдного. Важного.

Один из разбойников увидел Готфрида, протяжно закричал и медленно направился к нему. Готфрид ждал. Разбойник приблизился, как во сне, из глотки его нёсся протяжный звук, не имеющий никакого смысла. Он медленно потянулся к топору на поясе, но Готфрид уже вогнал кинжал в его грудь, и спокойно взял топор из руки.

Поверженный начал медленно заваливаться назад, раскинув руки в стороны, но на его место уже спешили остальные трое. Они медленно плыли в воздухе, выбрасывая вперёд ноги и отталкиваясь ими от земли.

Готфрид подошёл к первому, рубанул его топором по лицу, затем следующего. Третий начал уворачиваться, медленно отклонился в сторону, в глазах его читался суеверный ужас. Готфрид сделал шаг к нему, и тут левый бок пронзила острая боль.

Он повернул голову, и увидел, как туда медленно входит блестящее лезвие его же собственной шпаги. Потом он увидел руки в кожаных перчатках, озлобленное небритое лицо Людвига, застывшее в уродливой гримасе, а так же его ноги, зависшие в воздухе.

Готфрид отошёл с его пути, шпага взрезала кожу и вышла наружу. Вокруг её лезвия алой пылью поплыли капли крови. Затем он ударил в грудь бежавшего разбойника и рубанул по затылку всё ещё висящему в воздухе Людвигу.

А потом провалился во тьму.

Во тьме он плавал целую вечность. Миллионы жизней. Иногда он открывал глаза и видел в небе застывшие кроны деревьев и висящих в воздухе птиц. А потом снова на несколько жизней проваливался во тьму.

Когда он проснулся, в доме было темно и тихо. В его доме. Ему всё это приснилось? Он лежал на постели для гостей, широкой и мягкой, на которой всегда спала Эрика. Издалека, с улицы, доносились мерные шаги ночной стражи. В камине трещал огонь, наполняя комнату запахом дыма. Было невыносимо жарко, и Готфрид сбросил с себя тёплое меховое одеяло. Он был раздет, а перевязанная рана жутко болела, но, кажется, не кровоточила. Он потрогал её рукой, и застонал от боли. С кухни прибежала Эрика, присела возле кровати и положила ладонь ему на лоб.

— Дай попить, — слабым голосом попросил он, убирая её руку.

Она молча принесла с кухни чашку с чем-то тёплым и странно пахнущим, поднесла ко рту Готфрида.

— Что это? — брезгливо прохрипел он, отворачиваясь. — Дай воды!

— Это травы, чтобы жар сбить, — слабым голосом сказала она. — С ними быстрее поправишься, они тебе сил придадут…

— Один Господь силу мне даёт! — ответил Готфрид, отодвинув от себя отвар и чуть не расплескав его. — И уж если Господу будет угодно, чтобы я выздоровел, то Он меня и исцелит! А колдовства в своём доме не потерплю!..

Эрика помолчала какое-то время, глядя на него в темноте, а потом вернулась на кухню и принесла оттуда простой, слегка тёплой воды.

Готфрид выпил её в несколько глотков, вернул чашку Эрике и взял её руки в свои. Оба они молчали какое-то время, глядя друг на друга в темноте. И он думал, насколько приятно возвращаться домой, где тебя кто-то ждёт. Где ты нужен, где ты чувствуешь себя чем-то большим, чем эхом в четырёх стенах. Для этого люди заводят собак и любимых — чтобы только не быть простым эхом.

— Я очень по тебе соскучился, — сказал, наконец, Готфрид, отводя глаза. — Долго я проспал?

— Ты уже несколько дней лежишь, — тихо сказала она. — Говоришь во сне, зовёшь кого-то… У тебя рана загноилась, я её перевязываю.

— Тебе, наверное, тяжело? Прости… — сказал он, чувствуя свою вину за слабость и бессилие.

— Да нет, — призналась Эрика. — Дитрих приносит еду и повязки, ходит за водой. Как ты себя чувствуешь?

— Плохо. Жарко очень. Как я здесь оказался?

— Тебя привезли на телеге крестьяне. Сказали, что какая-то девушка остановила кровь и заплатила им, чтобы тебя довезли до Бамберга.

— Хэлена, — прошептал он.

— Хэлена? — насторожилась Эрика. — Кто это?