- заверил Кожух. - Но почему я всегда играю кровожадного? Почему бы не поменяться?

- Твое заявление рождает много возражений, Кожух. Позволь перечислить все.

Они пошли по улице, отыскивая еще одного невезучего гражданина Серебряного Озера. - Первое, ты вызвался волонтером. Одно это ставит тебя в подчиненное положение, на мою милость. Второе, это была моя схема, не твоя, так что делай как сказано. Третье, я на вид добрее тебя. Любой заметит... - Он замолчал, наставив палец на женщину, что перебегала улицу, не желая встретится с ними. - Ты!

- Девятнадцать! - закричала она.

- Хмм, - сказал Фолибор. - Так и думал, выглядит знакомо.

- Нет, не выглядит. Мы ее никогда не встречали. Что-то пошло не так.

- И пятое, именно я веду счет в голове. А ты потенциально запасной вариант, но ты ведь отлыниваешь.

- Вот докажу, что не отлыниваю. Ты упустил четвертое возражение.

- Не упустил, Кожух. Четвертое в том, что ты на самом деле кровожаден. Я решил, что это само собой разумеется.

- Я? Идея с мечом - твоя!

- Я и правда сломал нож ночью.

- Чего делал?

- Забудь. Дело в том, что у меня лишь меч.

Кожух нахмурился. - Ты уже это говорил. Теми же словами. Повторяешься.

- Ты начал.

- Я начал, надеясь, даже ожидая иного итога.

- Как будто кровожадность сама по себе не дурна, ты еще и тупой. Реально, Кожух, иногда я отчаиваюсь.

Они обогнули угол и наткнулись на Дая с Ори Громче. Те хватали друг дружку за глотки.

- Эй! - рявкнул Фолибор.

Тяжеловесы застыли, оглянулись.

- Тебя не привлекали, Ори. Тебе здесь не место.

- Я нашел четырнадцатую! - зарычал Ори Громче.

- А я шестнадцатого! - взвился Дай. - Но кого нашел потом? Одноногую бабу, и она была четырнадцатая и восьмая тоже!

Кожух хмурился. - Одноногая? Очень короткие волосы, косая? - Он поглядел на Фолибора. - Но она же тридцать третья.

- Друзья, - отозвался Фолибор. - Думаю, мы нашли порок в схеме Кожуха.

- Моей схеме?

- Тут он прав, - заметил Дай. - Ну, как все эти люди могут запомнить все эти номера?

Внутри карета была весьма уютной, сиденья усыпаны подушками, фонарики на крюках давали теплый свет, игравший на резных панелях. Сзади крюки потолще держали тяжелую завесу для спального места. Коричневые шкурки каких-то мелких зверьков были сшиты в одеяло, накинутое на плечи святоши, сидевшего напротив Штыря.

- Водичка считает тебя шпионом.

- Эти дни позади.

Они говорили по-малазански. Святоша вынул резной графин и до верха налил в золотые кубки черную жидкость.

- Что это? - спросил Штырь. - Меласса?

- Келик... о, не делай такое лицо. Эта версия нейтрализована. Ее даже не получают из гниющих трупов. Помнишь, в сердце того гнусного напитка таился бог? Его уже нет. - Он предложил кубок Штырю. - По-прежнему горчит, но не без приятности.

- Извини, откажусь.

- Нужно было подумать. Дурные воспоминания.

- Что я хорошо помню, это как задал тебе жару, Жрикрыс. А нужно было сразу убить. Ведь таково наказание за дезертирство.

- В то время ты уже не был солдатом империи. Повезло мне.

Штырь откинулся на сиденье. - Бравый Зуб прозвал тебя Жрецом, но это была лишь кличка. Но теперь, похоже, ты сжился с ролью.

- Жрец Крыс. И мой культ растет. Только подумай, Штырь: старый твой друг, возможно, на пути к возвышению в боги.

- Я полагал это чепухой. Но ты, похоже, вполне на своем месте. Что случилось после Черного Коралла?

Жрикрыс вздохнул, отпил келика и вздохнул снова. - Темные дни и ночи еще темнее. Я узрел свою душу и нашел ее жаждущей. Всё, что ты высказал... ты был прав в словах и делах. И некоторым образом указал мне путь, на котором я ныне стою.

- Ты был задницей, и я на это указал. Ничего более.

- Трудно поверить, - ответил Жрикрыс, не сводя взгляда с темного пойла в кубке, - но иные задницы согласятся, что они задницы, с блеском... чего-то такого в глазах. Гордыни? Вызова? Или это безмолвный вопль отчаявшегося глупца?

- Обычно всё сразу.

Жрикрыс кивнул. - Поистине жалкая и бесполезная присяга. Гордыня пуста, вызов тоньше скорлупки. А вот вопль оглушает.

- Ты всегда был искусен в словах, - заметил Штырь, - когда хотел ими пользоваться.

Жрикрыс перехватил кубок другой рукой, повел пальцами. - Видишь пятна? Не келик, чернила. Я пишу свою собственную Священную Книгу.

- Не припоминаю, чтобы ты был склонен к поклонению.

- О, я был, Штырь. Я поклонялся худшему в людях. Находя извинения тому, чем был и всему, что творил. Склонялся пред истиной страданий и нищеты, ища выгод лишь для себя.

- Затем всё изменилось.

Жрикрыс слабо улыбнулся. Не Штырю и не тому, кто мог прятаться в спальне. Может, воспоминанию, смешанному с горем? Улыбка казалась отстраненной и далекой. - Жрица Искупителя. Помнишь ее? Отравленная келиком, она вела танец смерти и разрушения.

Штырь кивнул.

- Вообрази, как красивая вещь становится чем-то подобным.

- Сомневаюсь, что она согласилась бы зваться вещью, Жрикрыс. Тебе это подходит куда больше.

- Я не о лице или теле. Я не о ней вовсе. Я о танце, об экстазе поклонения. Упасть в объятия бога... Я увидел ее и устыдился.

Глаза Штыря сузились. - Так каким именно богом ты желаешь стать?

- Это важно? Бравый Зуб назвал меня Жрецом и знаешь, почему? Я подружился с крысой в казарме, всего-то. Она была больная, не могла стоять на задних лапках и все время падала, как бы кланяясь мне, пока я ее кормил.

- И как Бравый Зуб это увидел? Он никогда не покидал конторы.

- Он не видел. Еще страннее: он назвал меня так до встречи с крысой.

- И если бы он не дал такой клички, ты не задружился бы с крысой-калекой? Ты об этом?

- Нет. Скорее о том, что Бравый умел видеть наши души. Знал, кто мы, прежде нас самих.

Штырь подумал и дернул плечом. - Возможно.

- И это стало вкусом моей магии, ведя меня все глубже. Я зачаровывал крыс, пользовался ими. Мог ехать на любой, видеть их глазами и слышать, что они слышат.

- Отлично для шпионажа. Но ты стал Сжигателем Мостов.

- Я не записался бы