– Пошли, – сказала Чарли. – Захвати рюкзак.

Они побежали по коридору, свернули за угол в маленькое крыло школы и вышли в галерею, ведущую в пристройку. Потом пролезли под перилами и спрыгнули на траву.

Я нерешительно замерла, и тогда Чарли протянула руку вверх и сильно ударила меня по лодыжке.

– Прыгай, пока тебя никто не увидел.

Мы побежали по лужайке к парковке и торговому центру, где люди толкали перед собой тележки, полные пакетов с продуктами. Прислонясь к пустому такси, какой-то мужчина наблюдал за нами, затягиваясь сигаретой.

Чарли схватила меня за рукав и повела в сумермаркет. Я таскалась за ними вдоль рядов. Сотрудники посматривали на нас. Им было ясно, что мы старшеклассницы; рюкзаки выдавали нас с головой. Немного послонявшись по магазину, Чарли и Джейд направились в отдел косметики.

– Мне нравится, – сказала Джейд, изучая дно тюбика помады.

Она протянула тюбик Чарли. Та перевернула его и прочла название оттенка:

– «Вино со всем».

Джейд передала помаду мне.

– Ничего, – сказала я, отдавая ее назад.

– Нет, – прошептала Джейд. – Положи в карман.

Осознав, что происходит, я стиснула помаду в кулаке. Чарли одним плавным движением засунула себе в рюкзак три флакончика с лаком для ногтей. Джейд положила в карман две помады и подводку для глаз.

– Пока хватит, – сказала Чарли.

Я пошла за ними назад к выходу. А когда мы проходили мимо пустой кассы, бросила помаду к шоколадкам.

В параллельной вселенной я по-прежнему училась в Броувике. В «Гулде» мне снова досталась комната на одного – на этот раз побольше, посветлее. Вместо химии, истории США и алгебры я изучала звездную астрономию, социологию рок-н-ролла, искусство математики. Стрейн вел у меня направленное чтение, и после уроков мы встречались в его кабинете, чтобы обсудить книги, которые он мне задавал. Мысли перетекали из него в меня напрямую, между нашими умами и нашими телами существовала неразрывная связь.

Покопавшись в шкафу у себя в комнате, я нашла глянцевые брошюры, которые когда-то принесла домой – восьмиклассница, грезившая о галактиках. Я разрезала страницы и приклеила вырезки на обложку своего дневника: столы в обеденном зале, накрытые скатертями по случаю родительских выходных; школьники в библиотеке, склонившиеся над книгами; осенний кампус, омытый золотым светом и кленово-красной огненной листвой. Нам в почтовый ящик подкинули каталог L.L. Bean, и его я тоже разрезала. Все до одного мужчины в этом каталоге были дублерами Стрейна: в твидовых пиджаках, клетчатых рубашках и походных ботинках, держащие в руках кружки дымящегося черного кофе. Я скучала по нему до изнеможения. Я таскала свое тело из класса в класс, разбивала дни на приемлемые отрезки. Если не на часы, то на минуты. Стоило мне задуматься о том, сколько дней лежало впереди, как я начинала сходить с ума от мыслей, которых должна была избегать. Например, мне приходило в голову, что, возможно, быть мертвой – не самое ужасное. Возможно, это было бы не так уж плохо.

На третьей неделе упали башни-близнецы, и в школе мы весь день смотрели новости. На машинах, куртках прохожих, рядом с кассами в универсамах начали появляться миниатюрные американские флаги. По телевизору в столовой показывали Fox News, а мои родители каждый вечер часами смотрели те же кадры по CNN: из башен вырывался дым; Джордж Буш с мегафоном в эпицентре; домыслы обозревателей о происхождении писем с сибирской язвой. Моя новая учительница литературы повесила перед своим столом картинку с плачущим белоголовым орланом, а в углу доски написала: «НЕ ЗАБУДЕМ». Я же думала только о Стрейне, о своей собственной утрате. В блокноте я написала: «На нашу страну напали. Это трагический день». Я закрыла его, открыла снова и добавила: «И все же думать я могу только о себе. Я ужасная эгоистка». Я надеялась, что от этих слов мне станет стыдно, но не почувствовала ничего.

В обед мы с Чарли и Джейд курили сигареты, спрятавшись между двумя заваленными картоном мусорными баками за торговым центром. Джейд хотела, чтобы Чарли прогуляла химию и они вместе куда-то пошли – может, в торговый центр? Я не знала. Я не особо прислушивалась. На самом деле Джейд просто ревновала. Ее бесило, что мы с Чарли ходим на химию без нее. Целых пятьдесят минут, к которым у нее не было доступа.

– Я не могу прогулять, – сказала Чарли, стряхивая пепел. На среднем пальце у нее было вытатуировано крошечное сердечко, по ее словам набитое вручную парнем ее матери. – У нас сегодня самостоятельная. Да, Ванесса?

Я неопределенно повела головой. Я понятия не имела.

Джейд со злостью посмотрела на загрузочный док супермаркета, на припаркованные задом восемнадцатиколесные грузовики.

– Ясно, – пробормотала она.

– О господи, расслабься, – рассмеялась Чарли. – Сходим после школы. Боже, какая ты, мать твою, дерганая.

Джейд, раздувая ноздри, выпустила облако дыма.

На химии Чарли прошептала, что она течет по Уиллу Ковьелло, так сильно его хочет, что готова сделать ему минет, а она никогда не берет в рот. Я была так поглощена своей тетрадью, где по памяти записала расписание Стрейна, что едва ее слышала. Прямо сейчас он вел английский у сидящих за партами десятиклассников. На моем стуле сидел кто-то другой.

– Разве это не ужасно? – спросила Чарли. – Думаешь, я убожество?

Я не отрывала глаз от тетради.

– Думаю, ты можешь делать все, что хочешь, с кем хочешь.

Я смотрела на второе занятие в расписании Стрейна – у него было окно. Я представляла, как он сидит на твидовом диване в своем кабинете со стопкой непроверенных домашних работ на коленях и мысли его устремляются ко мне.

– Вот поэтому ты мне и нравишься, – сказала Чарли. – Ты такая крутая. Надо потусить вместе. В смысле по-настоящему. Вне школы.

Я подняла взгляд.

– Как насчет пятницы? Можешь прийти в боулинг.

– Мне не очень нравится боулинг, – ответила я.

Она закатила глаза:

– Мы в него и не играем.

Я спросила, чем же они там занимаются, но Чарли только ухмыльнулась, нагнулась к газовому клапану и, выпятив губы, собралась его открыть. Я схватила ее за руку, и она хрипло, громко рассмеялась.

В пятницу вечером Чарли заехала за мной, зашла в дом и познакомилась с моими родителями. Ее волосы были забраны в аккуратный хвост, а татуировку закрывало кольцо.

Она сказала моей маме, что получила права год назад. Ложь вышла такой гладкой, что в нее поверила даже я. Я заметила, как переглядываются родители. Мама ломала руки, но я знала, что им не хочется запрещать мне гулять. По крайней мере, я заводила друзей, начинала вливаться в коллектив.

Как только мы с Чарли вышли на подъездную дорожку, где родители не могли нас услышать, она сказала: