друга и сглотнув, приятели завернули за угол. Здесь им вновь пришлось замереть на месте, поскольку, сразу же за поворотом, они столкнулись, почти что лицом к лицу, со здоровенным, кряжистым немолодым мужиком в рубахе с закатанными рукавами и кожаном переднике, который держал в руке большой, тяжелый ковш, которым словно замахивался на внезапно появившихся из-за угла служивых. У мужика был суровое медно-красное лицо с глубокими морщинами и длинные волосы, собранные обручем. Он смотрел на Матвея с Архипом строго и оценивающе, но, казалось, нисколько не был удивлен их появлением. После нескольких секунд молчания, мужик поинтересовался:

– Рейтары? Рейтары, спрашиваю?

Артемонов с Хитровым, впавшие сначала в оцепенение, судорожно закивали.

– По пол-ведра меда красного, и по чарке романеи. Романею здесь налью, здесь и выпьете. Мед далее получите, и ведерко у выхода оставите. Да по женской части не баловать, стрельцы тут недалече.

Не ожидая ни ответа, ни возражений, подземный житель окунул свой ковш в стоявшую перед ним бочку с казавшейся в темноте черной и вязкой жидкостью, и ловким движением перелил содержимое ковша в две красивые чарки с ножками, очень похожие на серебряные.

– Да побыстрее, служивые, чай не одни – добавил он оторопевшим приятелям.

Они закивали еще чаще, и быстро осушили чарки.

– Добро! – удовлетворенно кивнул головой виночерпий – Теперь вот туда идите, с медом уж сами справитесь.

Поклонившись в пояс и пробормотав благодарности, на которые их благодетель не ответил даже взглядом, Матвей с Архипом заторопились в указанном направлении. Оба изрядно задумались, какое же баловство по женской части может случиться в этом темном, мрачном и почти необитаемом подвале, однако мед занимал пока их мысли куда больше. Вскоре они увидели большую бочку с краном, у которой стояла дюжина старых и сильно потрепанных кадушек, а весь пол возле бочки был обильно залит и покрыт какой-то пеной. Стоявший здесь запах не оставлял сомнений: именно тут они должны были получить свою долю красного меда. Немного повозившись с бочкой, друзья налили себе, пожалуй, чуть более, чем по половине ведра, потом отпили немного, восполнили потерю, и отправились с этой добычей вперед, куда глаза глядят. Оба пришли в удивительно приподнятое состояние духа, и готовы были хоть сутки напролет бродить вдоль старых бочек.

– Матвей! А верно ли нам сюда идти?

– Сказал же дьяк: "туда идите". Вот мы и идем.

– Матвей, а верно ли он дьяк?

– Тьфу! Да хоть ближний боярин, тебе-то что?

– А мало ли, не каждый день во дворце царском побываешь.

– А ты каждый бочке кланяйся, за нас обоих, дворец ведь.

– Да уж, бочки тут всем на зависть. В Ливнах бы пару таких мне кто бы дал, богаче меня кабатчика бы не было.

– А ты что же, и этим промышлял?

– Куда там, с двумя девками в деревне жил.

– С двумя девками – оно и неплохо. Чего же ты их бросил?

– Да девки-то, одно название: одной пятьдесят, а другой, почитай, к семидесяти уже. Не сподобил Господь их с замужеством, вот и девки. По хозяйству справные, а все же бабы. Ну а я, грешный, и сам поле пахал иной раз.

– Молчи, Архип, не вводи в грех.

– Матвей, а может, не пойдем никуда? Вернемся в сад, уж больно хорош.

– Эх… А пойдем. В какую бишь нам сторону?

– Туда! – уверено заявил Архип, и друзья поспешили вперед по еще одному длинному темному подклету. Никто из них не удивился, когда пробродив с целый час, хотя и не скучая, они вновь, повернув за угол, столкнулись с тем же самым длинноволосым хранителем подземных сокровищ, который и теперь совершенно не был удивлен их появлением.

– Заплутали? Немудрено. Теперь получше слушайте, и запоминайте: прямо, и налево первый поворот. Вроде бы даже для вас не сложно. Только не направо, а налево, бояре. Да кадушки у выхода оставьте, Христом Богом прошу.

– Вот спасибо, твое степенство, выручил!

– Ты уж нас прости, дурней, нам на Москве не в обычай! – добавил Архип.

Артемонов с Хитровым решительно пошли вперед, и вскоре, разумеется, свернули направо. Впереди, впрочем, показался смутный уличный свет, на который они и поспешили. Здесь они увидели уже не увитую ветвями и засыпанную землей, а самую обычную дверь, через которую вышли под своды каменной арки. Перед ними открылся живописный вид на часть Кремля и Москвы, вплоть до пригородов. Сразу под ними, чуть левее, лежал тот самый сад, в котором они были, совсем маленький и плотно огороженный каменным забором – как могли они там плутать так долго, было уму непостижимо. Садик казался красивым и отсюда: тонкие, заснеженные ветви деревьев и полурастаявшие осколки льда на пруду напоминали гравировку по серебру. Прямо перед ними спускалась вниз дорожка, которая вела к Водовзводной башне, возле которой расположились обширные дворцовые портомойни. Сразу за кремлевской стеной виднелось свинцово-серое зеркало Неглинки, точнее говоря, располагавшегося у впадения в Москву Лебяжьего пруда. Он тоже был окружен деревьями, но не заснеженными, а голыми и черными, в основном кустистыми ивами, клубы веток которых спускались прямо в полузамерзшую у берегов воду. Там же, по берегам, стояли бревенчатые хатки лебедей, срубленные как небольшие избы, а сами лебеди, не смущаясь непогодой, прохаживались по берегу или неторопливо плавали в пруду. Водопад у плотины, образованной мостом к Боровицкой башне, издавал непрерывный, но негромкий и приятный шум. Дальше, за Неглинкой, виднелась большая слобода Царева города, избы которой становились все реже и реже по мере удаления от Кремля, и где-то на горизонте упирались в едва видный вал, за которым уже опускалось в мартовский холодный туман тусклое, бело-желтое закатное солнце. Еще дальше на запад виднелись очертания нескольких стоящих рядом исполинских мельниц, построенных, видно, для хвастовства перед соседями каким-то сельским богачом. Но дорожка, шедшая от выхода из винных подвалов вниз к Водовзводной, заканчивалась именно бревенчатыми портомойнями, где кипела в это время работа, наблюдая за которой Артемонов и Хитров начали, наконец, понимать, к чему относились слова виночерпия о безобразиях по женской части. Мытьем царских и великокняжеских порток занималось с полсотни баб и девок, которые при такой грязной работе переставали чего-либо стесняться, и были раздеты ровно настолько, насколько позволяла суровая мартовская погода. Иными словами, по московским меркам, портомои работали почти голыми. Матвей с Архипом довольно хмыкнули, подкрутили усы, и направились прямо к бесстыдницам, по дороге обсуждая и сравнивая их достоинства. Матвею приглянулась высокая и статная, и даже чуть полноватая руководительница работ с длинной светлой косой, которая в основном стояла уперев руки в боки и руководила