– У вас плохие новости о Нико?

– Нет, Альдо, вовсе нет. Я пришел, потому что нам с Ниной нужно вам кое в чем признаться. – Он взглянул на Нину: – Может, я начну?

Она кивнула, потому что у нее перехватило горло, и принялась слушать свою историю.

– Долгие годы я дружил с одним врачом в Венеции. Его зовут Габриэле Мацин. Поначалу я был его пациентом, но за тридцать лет нашего знакомства мы сблизились, и теперь я числю его среди своих самых дорогих друзей. – Священник помолчал, дав Розе и Альдо время усвоить эту информацию, на первый взгляд не имеющую к ним никакого отношения. – Доктор Мацин и его жена – граждане Италии, – продолжил он. – Их родители тоже были гражданами Италии. Их предки жили здесь столетиями. А теперь семью Мацин преследуют на их родине только за то, что они евреи. Они евреи, а стало быть, их дочь Антонина – тоже еврейка. Сейчас ее называют Ниной…

Воцарилось напряженное, болезненное для Нины молчание – Альдо и Роза пытались осмыслить услышанное.

– Это ты их дочь? – спросил наконец Альдо. – Ты еврейка? – В его голосе не было ни возмущения, ни неприязни, только удивление. – Почему же тогда вы с Нико сказали нам, что ты сирота? Почему сразу не открыли правду?

– Я хотела, – пробормотала Нина, сморгнув слезы, – но Нико считал, что лучше сохранить всё в тайне.

– Но для нас это не имело бы никакого значения, – подала голос Роза. – Я была с тобой неприветлива в первое время только потому, что злилась на Нико. А злилась я, оттого что не могла поверить, что он влюбился в женщину, встречался с ней несколько месяцев и не удосужился мне об этом сказать. Даже не упомянул твоего имени…

– И здесь вы должны услышать вторую часть нашего признания, – сказал отец Бернарди, посерьезнев еще больше. – В последнее время доктор Мацин все сильнее беспокоился о том, что Антонине небезопасно оставаться в Венеции. Мы и раньше с ним это обсуждали. Я пообещал найти для девушки надежное место, где она сможет жить, пока война не закончится, потом обмолвился об этом в каком-то разговоре с Нико, и он предложил взять Нину к себе на ферму. Они тогда были незнакомы.

Роза, до этого стоявшая, схватилась за столешницу и опустилась на ближайший стул.

– Вы не были влюблены, – тихо проговорила она. – Это все была ложь, да?

– Сначала – да, – призналась Нина. – Нико мне сразу понравился. Как он мог не понравиться? Мы быстро стали друзьями, а потом… Невозможно было в него не влюбиться. И я влюбилась, Роза. Полюбила его всем сердцем.

– Но если вы не были женаты, когда Нико привез тебя сюда… когда же вы поженились? – слегка покраснев, спросила Роза.

– Мы так и не поженились, – призналась Нина. – Теперь я согласилась бы обратиться к отцу Бернарди, но раньше не хотела христианского венчания.

– О… – Роза промокнула глаза платком.

– Продолжай, Нина, – поторопил отец Бернарди. – Пожалуйста, продолжай.

– Я не хочу крестить Лючию. У меня нет намерения обидеть вас или расстроить, но Лючия – моя дочь. Она моя дочь, а значит, тоже еврейка. Поэтому… поэтому я сегодня попросила прийти отца Бернарди.

– Ты думала, мы отвергнем тебя? – спросил Альдо.

– Сначала я не знала, можно ли вам довериться. Потом тревоги все равно не исчезли. Они мучают меня и теперь. Как же иначе? Моя судьба в ваших руках. Достаточно одного вашего слова полиции, и я окажусь в следующем поезде, идущем на север.

– Никогда, никогда мы тебя не обидим! – выпалила Роза, уже не скрывавшая слез. – Никогда никому тебя не отдадим. Ты одна из нас, Нина. Ты и Лючия – вы обе Джерарди. И так будет всегда.

– Мы сумеем защитить тебя и Лючию, – пообещал Альдо. – Клянусь тебе.

– И вы не сердитесь из-за того, что мы с Нико вас обманывали?

– Ну, разве что чуть-чуть, – кивнула Роза. – Но только потому, что ты не рассказала нам правду из недоверия.

– Я по-прежнему думаю, что детям эту правду пока лучше не говорить, – сказал отец Бернарди. – Возможно, когда-нибудь они ее узнают, но не сейчас, пока жизнь каждого из нас в руках Цвергера и его людей.

Альдо кивнул; затем он достал с полки над очагом бутылку своей лучшей граппы и поставил ее на стол вместе с четырьмя стаканами, налил в каждый понемногу и протянул один – Розе, другой – Нине, третий – отцу Бернарди, а последний взял себе.

– Давайте вместо крещения выпьем за здоровье и счастье моей первой внучки. За Лючию Анну Джерарди. Пусть она всегда чувствует любовь и поддержку своей семьи. И пусть ее отец вернется, пока она еще достаточно мала, чтобы запомнить, что в первое время его не было рядом.

– За Лючию, – повторила Нина. – И за ее отца. Пусть вернется целым и невредимым.

* * *

Однажды в жаркий день, когда в убежище на чердаке было очень душно и дочь заснула у Нины на груди, а Нина тоже задремала, вернее, то погружалась в полудрему, то просыпалась, со двора вдруг донеслись какой-то шум и громкий лай.

Нина положила Лючию в корзинку, удостоверившись, что девочку не нужно перепеленать, и подползла к закрытому ставнями окошку. Распахнуть ставни она не рискнула бы, но, приникнув глазом к щелке между ними, можно было разглядеть, что происходит во дворе.

Цвергер вернулся, и на этот раз с ним было не меньше дюжины солдат.

– Что вам еще от нас надо?! – крикнул Альдо. – Вы забрали моего сына, а теперь за дочерью явились?!

– За дочерью? Вы так называете эту шлюху? Даже не думайте ее защищать, иначе увидите, как умирают ваши родные дети. Это легко устроить.

– Отойдите от моего отца! – Голос Маттео теперь звучал почти так же низко, уверенно и твердо, как голос Нико.

– Назад! Вы все! – рявкнул Цвергер. – Встать вдоль стены! Не двигаться! А если ты, вот ты спустишь собаку, я ее пристрелю.

В спальне под убежищем Нины раздались шаги, и вскоре в проеме люка показалось лицо Розы.

– Он опять здесь! Подними лестницу и проследи, чтобы ребенок не заплакал. Немцы наверняка обшарят весь дом.

– Спрячься с нами, Роза.

– Нет времени!

– Есть. Прошу тебя, поднимайся.

Роза все-таки согласилась – вскарабкалась в убежище, ворча себе под нос, втащила лестницу за собой и села в тесноте, прижавшись плечом к Нине.

– Цвергер совсем спятил, Роза. Ты слышишь, как он говорит? А дети? Он заставил их выстроиться вдоль стены. Я этого не вынесу!

– Поэтому тебе нельзя выходить из укрытия. Они поищут тебя, не найдут и уедут.

– Этот человек без меня не уедет. Он