— Ты знаешь, Яш, я сегодня проснулась просто счастливой. Так хотелось подольше поваляться в постели, потом приготовить что-нибудь на завтрак. Малыш толкался, я уже даже могла различить, когда он толкнул локотком, а когда ножкой. Но, уговорила себя встать с кровати. Всего-то и надо было — прогуляться до поликлиники и сделать анализ крови. Пират запрыгал, намылился со мной, но не возьму же я его с собой в больницу?

— Алла, а почему ты встала на учёт в муниципальную поликлинику? Не проще ли бы было в платной наблюдаться?

— Не знаю, может, и проще, — ответила она, пожав плечами, — но там у меня подруга работает, подумала, что будет лучше, если беременность будет вести человек, которого знаю, которому доверяю. А сегодня пошла анализ крови сдать. Что-то последние дни не очень хорошо себя чувствовала. Захожу в фойе, народу много, в основном пожилые люди. Старики, бабки, ворчали, выясняли, кто за кем стоит, бдели, чтобы, не дай бог, кто не подошёл к окошку регистратуры, минуя очередь. Я с трудом пробралась сквозь толпу и прошла в коридор, где располагалась лаборатория. Ты же знаешь, у нас в девятой поликлинике коридор в лабораторию сразу за регистратурой, а там не протиснуться. Я прошла, а дальше всё плохо стало. Люди смотрели на меня, даже показалось, с ненавистью…

* * *

— Кто последний на кровь? — громко спросила Алла, с тоской глядя на стариков, чинно сидящих на скамьях вдоль стен.

— А тебе кровь на сахар или общий? — поинтересовалась старушка в клетчатой кофте.

— И на сахар, и общий.

— Тогда занимай две. На сахар за мной будешь.

— Какая разница, всё равно в один кабинет, — попыталась протестовать будущая мать.

— Вот молодёжь! — возмутился старик в серой кепке, обрадовавшись поводу затеять скандал. — Мы, старые — и то две очереди занимаем!

Алла почувствовала, что ей совсем не хочется находиться в этом тесном коридоре и слушать доносящиеся со всех сторон рассказы о болезнях и немочах. Она молча повернулась и пошла на выход. Вслед понеслись реплики:

— Молодые, а наглые, нет бы, спросить по-человечески, глядишь, и пропустили бы…

— Вот перемрём все, так и будут поликлиники свободные…

— Да сейчас молодые-то гнилые все насквозь…

* * *

— Знаешь, Яш, мне хотелось повернуться и сказать, что есть в кого, с такими-то стариками, но в это время малыш шевельнулся. Я махнула рукой и поспешила к выходу, с трудом пробираясь сквозь толпу возле регистратуры. И вдруг очередь зашумела, заволновалась и будто отхлынула. Знаешь, так волна с берега сползает… Наверное, день был такой, нехороший день… В общем, получилось так, что я оказалась на самом краю свободного пространства и увидела двух стариков. Один из них грязно ругался и замахивался палкой на другого, немного постарше, но не менее озлобленного. Тот, что постарше, вдруг пошатнулся, схватился за сердце и упал. Народ заволновался, тут же появились врачи, но я как-то почувствовала, что старик умер. Второй дед… он стоял рядом… Он заплакал. Даже не опустил палку, и заплакал… Яшенька, я с трудом добралась до дверей. Мне показалось, что вся жизнь сосредоточилась на этом маленьком пятачке возле окошка регистратуры… Я долго стояла на крыльце поликлиники и думала, что она вся, эта самая жизнь, состоит из борьбы за талончик к врачу…

— Алла… — Но она не могла остановиться, говорила и говорила, порой переходя на свистящий шёпот. Я налил в стакан валерьянки, добавил воды, но она отстранила лекарство. — Аллочка, надо успокоиться, выпей!

Она не стала спорить, приняла лекарство. Наконец, закончив рассказ, Алла уснула, а я, выйдя из клиники, закурил и, стоя под апрельским весенним солнцем, прокручивал перед глазами весь тот ужас, который ей пришлось пережить сегодня…

* * *

Выйдя из поликлиники, Алла вот так же, как я сейчас, немного постояла на крыльце, глубоко дыша. До дома ехать остановки четыре, но она вышла через две, решила немного прогуляться в парке. Смерть старика произвела на неё гнетущее впечатление. Она едва не расплакалась, но ребёнок снова напомнил о себе. Алла остановилась, прислушиваясь к своим ощущениям. Весь мир в этот миг перестал существовать для неё, все беды показались мелкими на фоне новой жизни, так громко и властно заявляющей о себе.

Малыш снова шевельнулся, будто уже сейчас старался поддержать мать, сказать, что он есть, что, несмотря ни на какие препятствия, он обязательно родится.

Алла улыбнулась, понимая, что именно так и будет, и это понимание прогнало тяжёлое чувство, что осталось после посещения муниципального заведения. Она медленно пошла по парковой дорожке. На лице появилось выражение счастливой безмятежности, что не покидала её последнее время, несмотря на моё отсутствие. Она так и не поверила, что я погиб.

В клинике, когда я вошёл в палату, она светло улыбнулась и прошептала:

— Яша… Яшенька, я тебя не хоронила. Не видела мёртвым и потому не хоронила — в своей душе…

Алла не торопясь прогулялась по парку, подошла к дому. Во дворе бесновался пёс. Он лаял и рвался с цепи.

— Ну, тихо, тихо. — Алла прошла на крыльцо, собака с рычанием кинулась за ней. — Да что с тобой, Пират? Проголодался? Ну, что ты, мошенник, миска ещё полная! И вода есть.

Она зашла в дом, оставив дверь приоткрытой — пусть немного проветрится. Потом прошла на кухню, открыла холодильник, достала банку молока — Пал Палыч два раза в неделю привозил ей деревенское, поставила на стол. Подошла к раковине, сполоснула руки, плеснула горсть холодной воды в лицо.

В спальне сняла одежду, небрежно бросила её на кровать, надела рубашку и, прежде чем застегнуть пуговицы, посмотрела в зеркало. Повернулась одним боком, другим, погладила круглый живот. Улыбнулась, подумав о том, что уже скоро родится малыш. Продолжая улыбаться, Алла взглянула в угол, где в большой коробке лежали маленькие вещички, купленные для ребёнка. И обомлела — коробка была открыта, белые распашонки, украшенные пеной кружев, валялись на полу. С окна опрокинут цветочный горшок, на белом детском белье отпечатался след мужского ботинка. Алла схватила с кровати халатик, накинула его поверх рубашки и, оглядываясь по сторонам, завязала за спиной пояс.

Погружённая в состояние рассеянной мечтательности, она многого не заметила. Только теперь девушка увидела и разворошённую постель, которую утром тщательно заправила, и собранные в кучу половики, и выдвинутые ящики комода.

А на улице заходилась лаем собака. Пират надрывался, рвал цепь.

— Кто здесь? — Голос охрип, и получилось тише, чем она думала. Алла прошла в зал, ещё не сознавая, что надо бежать. —