картина не накладывалась на, казалось бы, недавнее буйство охры и багрянца, не соединялась с вот только что бывшим вокруг осенним великолепием. Полгода, полгода просто вычеркнуло из жизни…

Глава десятая

И всё-таки Бог есть…

Я молился. Впервые в жизни молился Богу. Кем бы он ни был, пусть поможет! Молился всю дорогу, пока летели в Барнаул. И потом, когда ехали с аэродрома, арендованного у военной части, когда РИПовская машина неслась по Павловскому тракту, тоже молился. И хотя подсознательно был уверен, что не успею, беда случится, вид машин «скорой помощи» и милицейских газиков возле моего дома оказался последней каплей — меня будто бросили в котёл с кипящим маслом. Те несколько минут, пока Петька и Пал Палыч пытались докричаться до меня, я горел в аду, я умирал вместе с грешниками в расплавленной лаве, я жарился на сковородке… Мне показалось, что жизнь кончилась…

— Яшка!!! Яшка, да слушай же!!! — Ботаник хлопал меня по щекам. — Яш, да живы они, живы!

— Пётр Аркадьевич, пропустите врача, — спокойно попросил Пал Палыч. Он тоже был здесь, видимо, с самого начала, приехал с безопасниками.

Едкий запах привёл в чувство. Я хватал ртом воздух, а врач в синей медицинской куртке не убирал вату, пропитанную нашатырным спиртом, от лица.

— Всё… — Я встал, покачнулся. — Что с Аллой?

— В больнице Алла Леонидовна. И ребёнок тоже. Оба живы, — ответил Пал Палыч, затягивая на шее галстук — тоже переволновался, бедняга. Кажется, он до сих пор неравнодушен к Аллочке.

Безопасники не могли много рассказать, только то, что к их приезду соседи уже вызвали полицию и скорую помощь. Что произошло до приезда людей из концерна, я узнал позже. От жены. Меня к ней допустили на следующий день.

Она рассказывала монотонно, будто говорила о другом человеке, не о себе. Я не хотел слушать, не хотел, чтобы Аллочка заново переживала весь этот ужас, но она спокойно сказала:

— Яша, всё в прошлом. Прошло. И… мне, наверное, надо от этого освободиться.

— Алюсь, ты была права. Прости меня, мне нужно было рассказать о себе всё. Но вот тупо было стыдно. Не мог.

— Т-ссс… — она приложила к моим губам пальцы, останавливая. — Не надо, Яша. Не надо… Пусть всё так и останется — мы вместе, и мы появились друг для друга на свет, когда впервые увиделись в офисе. Ты помнишь, как это было?

— Помню. Такое разве забудешь?.. — ответил ей я и мысленно простонал: «Вот я дура-а-ак!..» Ведь только сейчас понял, почему Алла так разъярилась перед поездкой на рудник, почему собрала вещи и ушла от меня! Я же тогда в машине сказал, что наша жизнь друг для друга началась с того момента, когда мы с ней впервые встретились — едва ли не теми же словами, которые повторила сейчас она! А впервые увидели друг друга мы на том самом злополучном новогоднем корпоративе, после которого утром проснулись в одной постели. И хоть убей, я не помнил, как мы в ней оказались и что там вообще делали! И потом не нашёл ничего лучшего, как просто потихоньку сбежать, оставив ключи от своей квартиры на тумбочке. Э-эх…

Аллочка улыбнулась, а я, запустив пальцы в волосы, взъерошил их и виновато, исподлобья, посмотрел на жену:

— Так у нас всё-таки что-нибудь было тогда или…

— Или, — лукаво посмотрев на меня, она склонила голову к левому плечу, но тут же будто тень пробежала по её лицу:

— Яш… мне потом так страшно было… А сразу… я даже не поняла, что надо испугаться.

— Алюсь, может, не нужно?.. Потом…

— Нет. Надо. Иначе будет вот здесь, — она приложила руку к груди, — камнем… Понимаешь, я тогда полностью сосредоточилась на ребёнке. Чтобы не думать, что ты погиб… нельзя было так думать… Понимаешь, я всё это время, пока тебя не было, жила только ребёнком. Сосредоточилась на нём полностью, думала только о нём — чтобы не думать, что ты умер, что я никогда тебя больше не увижу. Чтобы не чувствовать себя виноватой каждый раз, как только вспомню, из-за каких пустяков разозлилась на тебя…

* * *

Алла отказывалась верить, что я умер. Она вернулась в дом на Невском проспекте и занялась ремонтом. Её зелёную «тойоту» знали на всех оптовых базах, где-то закупала шпатлёвку, то заказывала цемент, то выбирала обои. Алла сильно изменилась. Выражение её лица стало мягким, в глазах появился свет, какой бывает только у беременных женщин. Сын. У неё будет сын. Ей хотелось, чтобы этот ещё не рождённый ребёнок был счастлив. Она разговаривала с ним, и для неё тогда это был единственный важный собеседник. Жизнь вошла в колею, ни что не нарушало её размеренного течения. После ремонта некоторое время отвлекалась на интерьер, особенно тщательно подбирая мебель для моего кабинета…

* * *

Алла помолчала, подняла на меня усталые, припухшие глаза и, взяв стакан воды, отпила глоток. Осторожно поставила на прикроватную тумбочку. Я понимал, что ей нужно выговориться, выплеснуть весь ужас происшедшего, но не торопил её…

— Ты знаешь, Пал Палыч смотрел на меня, как на дурочку, — рассказывала она, а я ничего не мог с собой поделать, горло пересохло, в груди жгло, а на глаза, того гляди, навернутся слёзы. Я слушал её и с трудом дышал: синяки и ссадины на нежном лице сойдут, но душевные раны останутся… — Он был рядом, заезжал после работы, звонил постоянно, спрашивал, может, чем помочь, как я себя чувствую… А я себя нормально чувствовала. Правда-правда! Гуляла много, парк же рядом… Знаешь, Яш, я как-то успокоилась, что ли? Перестала спешить, нестись куда-то. Вот порой просто идёшь, смотришь вокруг — какие лица у людей, как они улыбаются друг другу, парами, семьями, в парке… с детьми… — и она, уткнувшись мне в плечо, разрыдалась.

— Аллочка, всё, всё прошло… — успокаивал я её, гладя по волосам, целуя в макушку. — Перестань, прости…

— Тебя-то за что прощать?.. — всхлипнула она, а я, зажмурившись, крепче прижал любимую к груди и не стал говорить, за что. Самому бы простить себя…

— Знаешь, Яш, я бы ни за что не отказалась от этих прогулок. И Пират… Он так радовался. Большой такой стал, умный… — Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Хотя ты прав был, из него действительно вырос крокодил, ростом мне по пояс.

Она говорила, тихо, спокойно, а я будто видел всё. Вот она на прогулке в парке, спускает собаку с поводка, и пёс несётся по снегу, зарывается в сугробы, потом возвращается к