Но если бы не они, не дети и внуки — геологи, преподаватели, искусствоведы, священнослужители, — у нас был бы иной Флоренский: усечённый, неполный, открылся бы лишь малый фрагмент огромной мозаики. Если бы не их самоотверженность, старание, любовь, отец Павел виделся бы нам одним из многих в ряду величин своего времени, а не тем уникальным гением, каким предстал теперь.

Дети и внуки исполнили завещание Флоренского, никто не отошёл от Церкви, все оказались патриотами своей Родины, не покинули её, несмотря ни на какие тяготы, ни разу не бросили в неё камень, все почившие лежат в русской земле.

Семейное единение, душевное благородство, твёрдость духа взрастали и крепли в каждом во многом благодаря дому, который когда-то созиждел отец и дед. «Дома, библиотеки, вещей не продавайте, без самой крайней нужды. Главное же мне хотелось бы, чтобы дом оставался долго в нашем роде, чтобы под крылом Преподобного Сергия вы, и дети, и внуки ваши долго-долго имели крепость и твердую опору», — завещал Флоренский. И этот завет тоже выполнен. В 1990 году дом признали памятником истории и культуры, на нём установлена мемориальная доска, но он не стал музеем, туда не водят экскурсии — там живут потомки. Дом, где бывали поэт Хлебников, художник Нестеров, философ Лосев, пианистка Юдина, дом, который хранит тихую поступь отца Павла, где до сих пор сберегается обстановка его кабинета с книгами, рукописями, иконами, — живёт, как «спокойное гнездо».

Музей Флоренского в Сергиевом Посаде создан в соседнем доме, соединённом с родовым тропой и садом. Здесь сегодня обустраиваются «Философский парк» и «Аллея философов», возникает то, что Флоренский называл «живым музеем» — пространством, в котором одновременно сохраняется память и продолжается жизнь.

Прославит Имя Божие во всём народе

Флоренский очень серьёзно относился к выбору имён для своих детей. Он считал, что имя определяет многое в жизни человека, не только связывает его с тем святым, в честь которого он назван, но и прививает ему через этимологию главную черту характера: Василий — «царственный», София — «мудрая», Ольга — «великая», Константин — «постоянный», «устойчивый». Оттого носители одного и того же имени часто даже внешне похожи друг на друга. Имена вступают в сложные взаимоотношения, выстраивают замысловатые связи, образуют пары и антиподы. Закрепляясь в фольклоре и истории за конкретными персонажами и персонами, обретают дополнительные свойства: Пётр — не только апостол, но и царь-реформатор, Михаил — не только архистратиг, но и медведь из русских сказок. Это предопределяет человека как личность, очерчивает его «я» среди «не-я»: «Если мы знаем в себе что реальное, то это есть наше собственное имя. Ведь около него именно оплотняется наша внутренняя жизнь, оно — твёрдая точка нашей текучести, в нём находит себе объективный устой и неизменное содержание наше Я. Без имени оно есть мгновенный центр наличных состояний, мгновенная ось поворота всей жизни в данное мгновение», — говорит Флоренский в книге «Имена», рукопись которой готовил в 1922–1925 годах. Её энциклопедичность, онтологический подход к теме поражают и богословов, и философов, и лингвистов. Что же вновь, после семестровой работы о священном переименовании, пробудило интерес отца Павла к личным именам? Что привело к созданию особой области знаний об именовании — ономатологии?

«Имена» рождались в контексте имяславских споров начала ХХ века, разразившихся на Афоне и на полтора десятка лет охвативших Россию. Так называемая «Афонская смута» стоит в общем ряду трагических событий отечественной истории с Первой мировой, Февральской и Октябрьской революциями, расстрелом царской семьи и Гражданской войной.

В 1907 году вышла в свет книга «На горах Кавказа» схимонаха Илариона (Домрачёва), подвизавшегося тогда на Новом Афоне. Она представляет собой беседы автора с духовником — старцем Дисидерием. Ещё в рукописи эти беседы попали к оптинскому старцу Варсонофию, и тот начал хлопотать об их издании. На помощь пришла великая княгиня Елизавета, высоко оценившая книгу, увидевшая в ней живоносный источник духовного опыта. Впоследствии она была переиздана дважды — в 1910 и 1912 годах и, что важно, всегда получала разрешение Цензурного комитета.

Книга восхитила многих. Ею зачитывались и миряне, и священство, и монашествующие, и учёные. Она была и духовным наставлением, и высоким образцом поэтического слова, описывающего неотмирную красоту Кавказа. Можно представить, как замирало сердце родившегося в Евлахе, проведшего детство и отрочество в Батуме и Тифлисе Флоренского, когда он читал эти строки:

«Горы представляли из себя какие-то разнохарактерные колонны, чрезвычайно красивые и весьма неуклюжие, и тянулись длинным рядом, который иногда вдруг и как-то смело прерывался страшною пропастью, другою и третьею; потом опять начинался и снова тянулся до новой пропасти, а там в дали исчезал за новыми высотами гор. То показывали вид изуродованный, перемешанный и до крайности разнообразный, так что форму их очертания невозможно передать никаким словом. Они похожи на то, как, если бы, в сильном трясении вдруг обратились в застывшее состояние. И каких только странных видов тут не было для взора!.. То, как два брата, любезно обнявшись, идут по дороге: так две скалы, переплетшись, друг с другом, стояли на чистом местечке под стеною горы. А то, как бывает в драке, один, поборовши другого, становится ногами своими на груди его, так точно и здесь — одна скала стоит на другой, показуя своим воинственным видом как бы одоление и попрание соперника своего. Там видится, как будто охотник, наклонившись, метит устрелить зверя в добычу себе. То, столпившись в одни кучу, группа небольших курганчиков, напоминает семейство птенцов, их же кокош собирает под криле свои. А вот, в стороне от них, виднеется неизмеримой величины обширная гора, и она привлекает внимание своею великою, паче меры, огромностью; правильным и красивым очертанием, выдаваясь посреди всего окружающего ее, она победоносно и как-то величаво возносит почти к облакам свой исполинский остов и могучую главу и видимо господствует над всем множеством окружающих гор, будучи им как бы царица, или яко же мать. Иные горы являют подобие величественных соборов, увенчанных главами, а другой шпиль, как стрела идет вверх, без сомнения показуя этим человеку путь к небесам; в другом месте скала являла подобие медведя или черепахи, а то принимала бесформенный вид или же просто лежала груда обыкновенных камней».

Но главная тема книги «На горах Кавказа» — Иисусова молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». «Для всякого верного работника Христова, любящего своего Владыку и Господа, усердно Ему молящегося и святое имя Его благоговейно и любезно в сердце своем носящего, — имя Его всезиждительное, достопоклоняемое и всемогущее есть как бы Сам Он — Вседержавный Господь Бог и дражайший Искупитель