13 февраля 1914 года стараниями великой княгини Елизаветы четырёх монахов-имяславцев принял Николай II. Они рассказали о своём жестоком выдворении и нынешнем бедственном положении. «Душа моя скорбит об афонских иноках, у которых отнята радость приобщения святых тайн и утешение пребывания в храме. Забудем распрю, суд следует отменить и всех иноков разместить по монастырям, возвратить им монашеский сан и разрешить им священнослужение» — таково было решение государя.

После этого митрополит Макарий (Невский) — самый взвешенный иерарх в этой истории, подлинный миротворец, — как председатель суда Московской духовной консистории вынес имяславцам оправдательный приговор. Накануне Первой мировой войны все сошлись на том, что нужно отложить решение богословского вопроса до Поместного собора.

Многие из оправданных имяславцев отправились на фронт армейскими священниками. Среди них и отец Антоний (Булатович). С войны он вернулся в конце февраля 1918-го, проведя три года на передовой. К его былым подвигам прибавились новые. Однажды в ключевой момент боя он поднял солдат в атаку, за что был награждён наперсным крестом на Георгиевской ленте. Но главное — духовный подвиг. Каждый день, в любых условиях, при любой опасности он служил литургию, постоянно пастырски укреплял солдат. И теперь, изрядно подорвавший здоровье, переболевший тифом, почти ослепший, он надеялся, что сможет продолжить служение.

Но митрополит Макарий в ту пору был отправлен на покой, а в Синоде одна из главных ролей принадлежала Антонию (Храповицкому). Оправдание имяславцев перед войной посчитали временным послаблением, результатом уступчивости митрополита Макария и давления на церковную власть императора, который теперь отрёкся от престола. Недавно избранный патриарх Тихон принял позицию Синода и определил Булатовича и других имяславцев в Покровский монастырь Москвы без возможности служения. Вскоре обитель была реквизирована большевиками для военных нужд, и монахов выселили. Булатович прекратил всякое общение с церковной властью и уехал в своё родовое имение в Луцыковке Харьковской губернии. В ночь с 5 на 6 декабря иеросхимонах Антоний был убит грабителями, пытавшимися поживиться его боевыми наградами.

Большие надежды в решении имяславских споров обе стороны возлагали на Поместный собор Православной Российской церкви, который в 1917 году начался при Временном правительстве, а был прерван уже большевиками. На Собор было вынесено множество вопросов, для решения которых создали десятки комиссий. Для имяславской проблемы сформировали лишь «Подотдел об афонском движении, связанном с почитанием имени Божия», будто проблему намеренно старались замолчать. Понятно возмущение Новосёлова тем, что на Соборе обсуждают всё, кроме самого главного.

Подотдел из девятнадцати человек, среди которых были близкие друзья Флоренского (С. Н. Булгаков, Е. Н. Трубецкой), успел провести три заседания. Официальных сведений о работе Флоренского в составе подотдела нет, но личный архив, переписка, череда событий убеждают в том, что он привлекался как эксперт. Булгаков держал его в курсе всех заседаний и обращался за помощью в подготовке материалов. Именно Флоренский написал «Проект Послания об Имени Божием», где особенно подчёркивалось: «Нельзя отрицать, что афонским спором затронуто дело великой важности и что это дело — выяснение и формулировка церковного учения об Имени Божием — должно продолжаться. Церковная власть признаёт, что до сих пор нет ещё окончательно выраженной и церковно признанной формулы догмата об Имени Божием, но, с другой стороны, на окончательной формуле, предложенной афонскими монахами, настаивают далеко не все сторонники имяславия. Таким образом, окончательное выяснение учения церковного об Имени Божием есть дело будущего и подлежит ещё обстоятельной богословской проработке и соборному обсуждению».

Не разрешённый после прерванного Собора имяславский спор постепенно терял свою остроту. После убийства Булатовича «непримиримых» имяславцев оставалось всё меньше, многие из них рассеялись по стране. Во главе московских поборников Имени Божьего оказался архимандрит Давид (Мухранов), занимавший умеренную позицию, что доказывается патриаршим расположением к нему и неоднократным его сослужением Святейшему.

Отец Давид был весьма почитаемым старцем. Своим духовным отцом считал его философ Алексей Фёдорович Лосев, тесное общение с ним связывало Флоренского. Однажды отец Давид рассказал ему сон, в котором услышал голос: «Иерей Павел — простру на него руку мою и дам ему великий разум, да прославит Имя во всем народе».

По просьбе отца Давида Флоренский написал ответное письмо имяславцам Кавказа, где разъяснял им правоту и заблуждения и имяславия, и имяборчества: «Имя неотделимо от Господа и сила не иная какая, как Самого же Господа; Именем нельзя действовать против Господа, потому что Он не станет действовать против Себя Самого. Имя и Господь — нераздельны. Однако надо бояться и обратного заблуждения — счесть их смешивающимися, слиянными: нераздельны, но и неслиянны. Имя неотделимо от Господа, но это не значит, что его нельзя отличить от Господа… Синод разделяет то, что нераздельно, а вы хотите слить неслиянное».

Архимандрит Давид благословил в 1920 году философов на создание Имяславского кружка, задачами которого стало познакомить широкие церковные круги с имяславием без искажений и наветов и выработать учение, способное удовлетворить и имяславцев, и имяборцев. Наиболее активное участие в работе кружка приняли Флоренский, Булгаков, Лосев. Девять раз отец Павел выступил на различных площадках и перед разнородной аудиторией и, по воспоминаниям, был интересен и убедителен как никто: «Имеборчество опасно именно тем, что оно разлито незаметно всюду. Ярких его представителей нет, и в появлении его никто в отдельности как будто не виноват, и выражается оно не в тех или иных идеях, а в общем миропонимании, воспринятом малосознательно или бессознательно». Кружок действовал до 1925 года, пока не начались аресты его участников. После этого философское осмысление имяславского вопроса велось уже разрозненно: Булгаковым в эмигрантских сочинениях, Флоренским в преподавании, Лосевым во время заключения. К читателю всё это придёт лишь во второй половине ХХ века.

Кем был в этом споре Флоренский? Имяславцем? Имяборцем? Не напечатал об Имени Божием, об этом «дражайшем достоянии верующего сердца» в «Богословском вестнике», будучи его редактором, ни одной статьи, отказал в публикации обоим Антониям. «Никакого имебожничества я не признаю, имебожником себя не считаю», — напишет он Антонию епископу и при этом раскритикует его и митрополита Никона (Рождественского) статьи, сохранив в своём архиве экземпляры с едкими комментариями на полях («Ужасно!», «Чепуха!», «Игра слов!», «Выстрелил холостым зарядом!») и уличениями в невежестве и позитивизме.

А кто-то прочтёт лингвистические работы Флоренского и скажет, что он пошёл ещё дальше Булатовича, обожествив звук и морфему. Но это заблуждение: нельзя воспринимать языковые и философские идеи отца Павла как богословские. В имяславском вопросе он обозначил четыре ключевых момента: схимонах Иларион и его книга «На горах Кавказа»; сущность и сила Имени Божьего; Иисусова молитва; философская теория имён. Именно на последнем сосредотачивался Флоренский, когда говорил о природе слова, человеческого имени, именования, о звуке и морфеме. «Имена», «У водоразделов мысли», отдельные фрагменты «Философии культа» — это размышления не об имяславии,