не говорил, что войну надо прекращать, что она бессмысленна, никто не паниковал. В душах жила сила смирения: «Видно, такова наша участь», «Все же страдают», «Я не один», «Всем надо», «Бог велел». Мало от кого тогда «пахло трехкопеечными брошюрами о свободах». Этот душок распространится позже, в другом феврале — 1917 года.

Вернувшись домой, отец Павел вскоре засобирался в новую командировку. Томился в отрыве от своей новой паствы — «христолюбивого воинства». Но на этот раз владыка Антоний (Флоренсов) настоятельно призвал своего духовного сына «не ездить с санитарным поездом» и принять это как послушание: «На это дело есть полковые священники и многое множество иеромонахов, людей способных и крепких телом и духом». Крепости отцу Павлу хватало, но, видимо, сердце старца почуяло на прямых путях санитарного поезда беду — бомбёжку, обстрел, пулю, которая могла бы быть уготована Флоренскому. Старец Антоний уберёг своего сына, продлил его век, ясно дал понять: «Эта Голгофа — не твоя».

За свою командировку Флоренский был удостоен права ношения знака Красного Креста — того самого креста, который выступил против немецкого меча.

«Те, кто положил жизнь свою за нашу общую матерь Родину, кто ей, а потому и нам, тем особенно любезен, разве они не связаны с нами узами теснейшими — и любви, и близости, и родства?.. Очищение греховных скверн совершается кровью и через кровь. И вот пролилась кровь, убеляющая грехи», — говорил Флоренский в проповеди перед панихидой по усопшим воинам. Ни одна русская смерть в этой войне не была напрасной, потому что стала частью общей, братской, искупительной жертвы, христоподобной жертвы за грехи, накопившиеся в мире. Христолюбивый русский народ вновь в своей истории пошёл на крест, вновь смертью смерть попрал. На том кресте написано: «Сим победиши».

Семейное гнездо

Человек, по природе своей домовитый, всегда ценивший тепло семейного очага, а теперь, после санитарного поезда, изнурённый кочевьем, насмотревшийся на солдат, страдающих в отрыве от близких, — Флоренский ещё сильнее озаботился обретением постоянного жилища в Сергиевом Посаде.

Этот город — воплощение людского общежития, общинности, артельности. Он никогда не был городом одиночек. Всё в нём: Лавра, Академия, Приют милосердия — говорило: «Нехорошо человеку одному быть». Здесь всегда селились целыми семьями, укоренялись родами, особенно в пору лихолетья Гражданской войны, когда под покров Преподобного из столиц стремились писатели, художники, «графы»: Розановы, Фаворские, Ефимовы, Олсуфьевы, Нарышкины, Раевские, Хвостовы, Истомины, Лопухины, Челищевы, Трубецкие… Теперь экскурсоводы составляют в городе карты с маршрутами и тропами, по которым в первой трети ХХ века все эти семьи наведывались друг к другу.

В подобной атмосфере особенно тягостно было не иметь своего дома. Пока ты один, пока ты студент, и ветхая лачужка сгодится, и в академическом общежитии уютно, но уже с женой и сыном скитаться по съёмному жилью, длить распри с капризными хозяевами Флоренский как муж и отец позволить себе не мог.

В апреле 1915 года семья снимает у вдовы монастырского врача Якуба на Дворянской, нынешней Пионерской, улице более просторный дом, а через год решает его купить. Флоренскому очень важно было одобрение духовного отца, который всегда говорил, что кров, быт играют очень важную роль в жизни каждого. Потому владыка Антоний перед покупкой прислал в Посад келейника. Тот, посмотрев дом, всё обстоятельно описал старцу — и только после его благословения Флоренский окончательно решился на приобретение.

Но ещё в пору съёма с первого дня одноэтажный деревянный дом, построенный в 1885 году на тихой улице, с которой открывался вид на Лавру, показался семье своим, родным. В день заезда Флоренский оставляет в записной книжке заметку о том, как всё прошло: теперь он хозяйственный, хлопотливый, расторопный глава семьи, всё подсчитано, всё учтено: на чём перевозить вещи, с кем грузить, сколько заплатить извозчику.

Дом сразу стали приводить в порядок, облагораживать, обживать. Теперь у каждого появилась своя комната. У Флоренского — кабинет, залитый солнцем, с книжными шкафами до самого потолка, с молитвенным уголком. Здесь сразу поселяются мысль и вдохновение, им здесь привольно.

Перед домом — палисадник, за домом — сад. Всё огорожено высоким забором, как что-то потаённое, сокровенное. Что будет тут взрастать? Молодильные яблоки? Древо познания? Пока розы, сирень, тополя, липы, клёны. Флоренский, с особым благоговением относившийся к цветам, часто выкапывал полевые и сажал их в саду как свидетельство вольной природы, Божьего творчества, в которое ещё не вмешался человек.

Вот такое «спокойное гнездо». Родной дом и «уголок своей земли», что окажутся так необходимы сыну Васеньке и его будущим братьям и сёстрам. Дети, был убеждён Флоренский, должны воспитываться именно в своём доме — только тогда возможны ощущение семьи, рода, трепетное отношение ко времени, к минувшему.

Все дети Флоренского — две дочери и три сына — родились (кроме старшего Василия) и выросли именно здесь. В обретённом доме отец Павел работал особенно интенсивно: тут были задуманы и написаны «Иконостас», «Анализ пространственности и времени», «У водоразделов мысли», «Философия культа», «Имена». Но при этом всегда он находил время для детей. Много занимался с ними музыкой, постоянно читал им самых разных авторов, открывал всю мировую литературу. Былины, греческие и римские поэты, Пушкин, Жуковский, Тютчев, Козьма Прутков, Борис Шергин, Андрей Белый, Николай Гумилёв, Гёте, «Витязь в тигровой шкуре», «Сказки Шахерезады».

Флоренскому всегда важно было не ограничивать у детей ощущение дома стенами. Дому в детском сознании предстояло разрастись до города, до Отечества, до русской природы и русских храмов. Ради этого — прогулки по Посаду и окрестным лесам, посещение служб не только в Лавре, но и в ближайших скитах. И каждый раз какое-то чудо, сказка, открытие. Каждая прогулка, каждое паломничество для детей — постижение мира, узнавание нового, обучение, но без назидания, принуждения, утомления, живо, интересно, естественно.

С чувством радости и восторга дети возвращались с отцом домой, и дом наполнялся этой радостью, становился не просто жилищем, а храмом, где всё со смыслом, всё с молитвой: и труд, и учёба, и вкушение пищи. Очень любили дети «крестные ходы» по дому: отец Павел надевал епитрахиль и поручи, давал каждому по иконе и, замыкая вереницу юных молитвенников, обходил все комнаты, кропя святой водой.

Письма Флоренского семье из заключения позволяют представить, как он общался с детьми, как умел находить для каждого особый язык согласно возрасту и интересам. Поддержка, напутствия, порой целые лекции по геологии, минералогии, истории литературы и искусства — для старших, и сказки, прибаутки, занимательные истории в духе Брема — для младших:

«Дорогой Васюша! Мамочка пишет о твоём беспокойстве относительно твоих занятий по