сказал Обадиа, — она не так уж и далеко. Вернись дальше, к Ною и его сыновьям, дальше, к Адаму и Еве. Иди туда, откуда мы все произошли от одной семьи, какого цвета бы ни была наша кожа. И мне все равно, был ли Адам зеленым, а Ева фиолетовой. Написано: «От одной крови Он произвел весь род человеческий» (Деяния 17: 26). Мы все одной расы — мы человечество. У нас одна проблема грех. У нас одно решение — Иисус. Черные республиканцы, белые демократы, испано-китайские-американо-индейские индепенденты — это неважно. Грех есть грех, и Спаситель есть Спаситель. Ваше поколение, кажется, всегда забывает об этом.

— При всем моем уважении, папа, — сказал Харли, — если бы мы не боролись за свои права, у нас бы их не было. Мы были первопроходцами, добиваясь расовой справедливости.

Нет, сынок, не вы, — сказал Обадиа, решив выставить свое образование в три класса против ученой степени Харли.

Харриет Тубман освободила три сотни рабов за сто лет до того, как ты вообще родился. Фредерик Дуглас писал книги о справедливости, и его побила камнями толпа, считающая его грязным ниггером. И многие из нас делали все, что могли. И не надо представлять это дело так, что черные ничего не делали, пока не явилась шустрая черная молодежь в шестидесятые. Просто это не так.

Очевидно одно, — сказал Харли, — ваши консервативные церкви не были решением, они были проблемой. Они допускали Библию и молитву в школы, но не впускали туда черных детей. Не забывай, что Софи провела шесть месяцев в вашем

168

евангелическом колледже. Она слышала, как говорили о Мартине Лютере Кинге.

Кларенс знал, что сейчас последует. Он слышал эту историю раньше, правда, давно. Он не хотел слышать ее снова, особенно не хотел, чтобы ее слышали дети.

— Мы смотрели черно-белый телевизор в общежитии, — Софи говорила сдержанно и неуверенно, как будто ей приходилось бередить старую рану. — И вот что сообщили-. «Мартин Лютер Кинг умер в Мемфисском госпитале». И вдруг компания студентов начала аплодировать и веселиться. Белые христиане ликовали и праздновали, когда узнали, что Мартин был убит. На следующий день я покинула эту школу навсегда.

Кларенсу всегда было легче выдержать гнев Харли, чем эту кроткую боль Софи.

— Ты знаешь, как я сожалею об этом, детка Софи, — сказал Обадиа. — То, что случилось в тот день, разбивает мое стариковское сердце. Этому нет извинений. Но то, что ты видела

— это не дух Христов, это был дух дьявола, а он может войти в любой колледж.

Обадиа опустил голову, размышляя, что сказать дальше.

— Ну, семья, сейчас не время говорить о таких вещах. Я благодарю Бога за каждого из вас. Помолитесь со мной, да?

— он склонил голову, и почти вся семья последовала за ним в молитве.

— Сегодня вечером, Господи, когда мы празднуем рождение Твоего Сына и наше африканское наследие, коснись сердца каждого в этой большой семье. Покажи, как сильно Ты их любишь. Научи нас, как сильно мы нуждаемся в Тебе. И Отец, от имени Обадиа Абернати и его семьи скажи Твоему Сыну Иисусу: «С днем рождения».

Харли и Кларенс прошли в кухню, чтобы взять добавку пирога. Кейша, Селесте и две их кузины, девочки Марии, подошли к Жениве и прошептали ей на ухо:

— Девочки хотят спеть для нас, — сказала Женива. Четыре девочки стали посреди гостиной. С взволнованными лицами они смотрели в потолок.

«С днем рожденья Тебя, с днем рождения Тебя, с днем рождения, Иисус, с днем рождения Тебя».

Дэни, Руби и Фелиция продолжали наблюдать. Они слышали каждый рассказ и спор, подпевали каждой песне. Теперь, когда рождественский обед не был виден в портале, Дэни крепко обняла свою мать и дочь. Все трое ощущали радость, глядя на свою семью, и скучали по ним. Они ощущали тоску, но она была сладкой от предвкушения Великого воссоединения.

Теперь Дэни чувствовала, как на ее плечи легли две руки. Она обернулась.

— Это Ты, — сказала она, — Ты знал и пришел!

Она, Руби и Фелиция заключили Его в свои объятия. Они плакали вчетвером, пока слезы не перешли в улыбки и смех, которыми всегда кончаются любые слезы в этой стране.

Все еще обнимая Его, Дэни чуть отстранилась, чтобы посмотреть Ему в глаза, и сказала, широко улыбаясь:

— С днем рождения.

В тот день дети были освобождены от школы, но Селесте, как обычно, была в детском саду. Женива, Джона и Кейша сели вместе обедать. Перед тем, как благословить пищу, Женива сказала детям:

— Нам надо помолиться за вашего отца.

— Что не так с папой? — спросила Кейша.

— Вы же знаете, что он изменился с тех пор, как тетя Дэни и Фелиция умерли. И теперь люди говорят... плохие вещи о нем, ну, просто ему нужны наши молитвы.

— Какие плохие вещи люди говорят о моем папе? — спросила Кейша.

— Я попытаюсь объяснить, детка, но это трудно. Так или иначе, мы можем просто помолиться за папу?

Холод середины декабря сменился густым туманом над улицами Портленда, промозглым, проникающим под кожу. Туман забирался в дома через щели в окнах, как в Диккенсовском Лондоне. Не было видно даже на расстоянии тридцати метров.

— Пришло время нанести визит Тени, — сказал Олли, обращаясь к Мэнни.

Они прибыли на Моффет Стрит. Дверь открыла мать Тени.

— Дэйви сейчас здесь нет. Не знаю, когда вернется. Приходит и уходит, когда хочет, — ее глаза были пустыми.

170

— Все хорошо, м-с Уильямс, — сказал Олли, — мы всего лишь хотим поговорить с ним. Мы придем еще раз.

Олли и Мэнни вернулись к своей машине.

— Хорошо, — сказал Олли, — давайте проверим этот заброшенный дом на улице Робинс.

— Эту заброшенную церковь?

— Да. Говорят, Тень проводит там много времени.

Олли и Мэнни проехали в густом тумане четыре квартала к Робинс и притормозили у обочины.