Указательный палец Кларенса теребил правое ухо. Он открыл следующее письмо, на сей раз от бизнесмена из Грешема.

«Полагаю, что никогда не писал вам раньше. Мне всегда нравились ваши статьи. Просто хочу сказать вам, что я верю в презумпцию невиновности. Пока суд не доказал вашу виновность, я буду продолжать верить, что вы не делали этого. Если бы я был на вашем месте, то хотел бы, чтобы меня считали невиновным, а Иисус сказал: «Поступайте с другими так, как хотите, чтобы поступали с вами». Продолжайте писать статьи, Кларенс, и знайте, что многие из нас верят вам. С уважением, Джим Ригельман».

Такие письма, как это, глубоко трогали Кларенса. Вдохновленный, он открыл еще одно.

«Ниггер, зачем ты лезешь к нашим белым девкам? Твои сестры недостаточно хороши для тебя? Я рад, что она умерла. Ты тоже заслуживаешь смерти».

Весь клан Абернати собрался в доме Кларенса и Женивы 12 декабря, чтобы отметить сразу два праздника: Рождество и Кванза. Как было заведено в последние несколько лет, они встречались за две недели до Кванза.

Перед обедом Харли вывесил красно-черно-зеленый флаг. Стоя перед всей семьей, он говорил торжественно и искренне.

165

— Хабари Гани. Это Бендера Йа Таифа, флаг черного народа. Красный цвет означает кровь, потому что с кровью мы потеряли свою землю, и без крови мы не можем приобрести ее. Черный означает, что мы с гордостью причисляем себя к народу Африки. Зеленый означает нашу землю, которую мы потеряли, но снова обретем ее, потому что без собственной земли не получим свободы, справедливости, независимости и равенства. Мы собрались сегодня, чтобы начать подготовку к Кванза. Благодарим, что мы часть черной семьи.

После того как жена и дети Харли сказали несколько слов о значении сезона Кванза, Обадиа открыл Библию и прочитал рождественскую историю из Луки, 2 гл. Последовал семейный праздник, который длился часа два, перемежаясь рассказами, смехом и оживленными спорами.

— Женива, милая, — сказал Обадиа, — клянусь, что это лучший картофельный пирог, который ел такой старый солдат, как я, с тех пор, как его готовила моя Руби,

Женива поднялась с места и обняла свекра.

— А это лучший комплимент, который я слышала, папа. Никто не пек пирог лучше, чем мама.

— Никто, — согласился Обадиа, — но твой ближе всего к нему.

Он обвел взглядом всех детей.

— Если бы ваша бабушка могла вас сейчас видеть. Я надеюсь, что она видит. Кто-то из вас никогда не встречался с ней здесь, но вы еще увидите ее на небе, если любите Иисуса, как она.

— Какой она была, дедуля? — спросила Кейша, когда семья перебралась в гостиную.

— Она была настоящей «тетей Джейн», — сказал старик, усаживаясь на диван, — настоящая «мисс Салли», один к одному.

Дети были в замешательстве.

— «Тетя Джейн» и «мисс Салли», — сказал Кларенс, — это были прозвища, которые давали немногим черным пожилым женщинам в каждой церкви черных. Это были всегда очень уважаемые женщины, обычно не слишком образованные, но с природным житейским умом и здравым смыслом от Бога. Они были особенно близки к Господу.

166

— Моя Руби была близка к Богу. А теперь еще ближе, — сказал Обадиа. — Моя мама тоже была «Тетя Джейн». Мама обычно звонила в колокол на крыльце, да. Это значило, что уже время ужина и пора идти домой. Даже теперь, в старости, я иногда слышу этот колокол. Пора идти домой.

Обадиа повернул голову, прислушиваясь. Некоторые члены семьи смутились, как будто этот старый человек принадлежал к иному миру, где слышны эти голоса. Обадиа слышал музыку, которую никто не мог слышать. В такие минуты, когда особенно очевиден был его преклонный возраст, Обадиа казался слишком юным, вел себя по-мальчишески, как дитя, бегающее свободно по лугам детства. Вспоминал он детство или предвосхищал его? Как могло так быть, что чем старше он становился, тем моложе оказывался? И, слыша музыку в молчании, старик присоединился к пению своим дрожащим голосом, с неослабевающим энтузиазмом: «Свобода, свобода, свобода ждет меня. Я не буду рабом, я пойду к Господу и буду свободен. Все на борт, дети, все на борт, поезд благовестил идет, все на борт. О благодать, спасен Тобой я из пучины бед. Был мертв, и чудом стал живой, был слеп, и вижу свет».

Большая часть семьи тоже подхватила песню, хотя Харли чувствовал себя неловко и уткнул нос в газету, которую взял с кофейного столика. Они спели четыре куплета, и Обадиа знал каждое слово и каждую строфу, хотя уже не всегда мог припомнить, что происходило утром.

«Пройдут десятки тысяч лет, забудем смерти тень, но Богу так же будем петь, как в самый первый день».

Слезы потекли по щекам Обадиа, когда он посмотрел в окно. Кларенс проследил за взглядом отца и ничего не увидел.

— Счастливого Рождества моей семье, — сказал Обадиа,

— и счастливого Кванза, — добавил он, глядя на Харли, все еще просматривающего статью «Трибьюн».

— Эти республиканцы не успокоятся, пока не сокрушат последнего черного, — сказал Харли, отшвыривая газету, — чертовы белые.

Женива посмотрела на деверя так, как будто он угасил праздничное настроение.

— Да, есть чертовы белые, брат, но есть и чертовы черные,

— сказал Кларенс. — Сколько белых приходит сюда, чтобы ото-

167

рвать черным головы? В основном это преступления черных против черных, и ты знаешь это.

— Ия знаю, кто это, — сказал Харли, — кто показал черным, что их жизнь ничего не стоит. Я знаю, кто украл у них африканское наследие и научил их ненавидеть себя и друг друга. Белые отравляли воды черного моря сотни лет. Не обязательно лично нажать спусковой крючок, чтобы быть виновным в смерти.

Обадиа поднял руки, Кларенс и Харли замолчали.

— Вы оба неправы и правы. Беда с тобой, сынок, — сказал Обадиа Харли, — возвращаясь к корням, ты слишком рано останавливаешься.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты возвращаешься назад в Африку, —