тренировки, показал проекции с выходами, которые мы детально разобрали по косточкам. Я, кусая нижнюю губу, чтобы не ржать в голос, частенько останавливал ролик и гнусно хихикал, тыкая стилусом в наиболее веселившие меня моменты.

— Вот тень от двутелки. Она сейчас ка-а-ак прыгнет, — комментировал я. — Надо просто пригнуться, мы ей что слону дробина. Ну куда, куда ты шарахнулся, думай мозжечком, а не коленками!

— И вот что он делает, — сокрушался я. — Дактилей лучше не тревожить, они, как муравьи, коллективом нападают, потом не отмоется. О, я же говорил.

— Опять пробу неправильно взял. Банка для бактериологии, а в сумку-холодильник не сунул, пропадет вся ценность. И точку в записи не поставил. Как наши халаты сориентируются, откуда и при каких условиях проба взята? Всю запись заново смотреть и по секундам высчитывать? — ворчал я в духе Тайвина.

Закончив просмотр, седовласый посмотрел на меня и сказал:

— Вот видите, Честер, я говорил, что совместная работа с Тайвином пойдет вам на пользу.

Я не стал оспаривать, и, хотя немало острых углов в общении с ученым для меня по-прежнему оставалось, общий язык мы худо-бедно нашли. И я поднял тему совместного выхода. Возражений не нашлось, надо было идти готовиться.

Получилось так, что за полтора часа до полудня, как и в отпускную неделю, я стоял перед выходом в ставшей второй формой облегченной броне, с визором, аппаратурой и тарой для проб и образцов. Добрая половина казармы, закончившая утренние тренировки, уже столпилась в ожидании, кто в полной выкладке, кто, как я, в облегченном варианте. Чуть в стороне стоял подготовленный по всем правилам Тайвин, нервно касающийся непривычной для него экзоброни. Я не стал в этот раз молчать и, внимательно оглядев всех, огласил вердикт:

— Все, кто хочет в поле, должны ходить в лабораторию раз в неделю. Мы должны быть точным и тонким инструментом в руках ученой части человечества, а получается у нас пока только микроскопами гвозди забивать. Это вполне возможно, но техника нежная и обижается. И раз в три дня обновляйте базы на смартах, тот корпус, — я прикладом игломета показал на здание лаборатории, — не зря на своем месте стоит. Стыдно не знать, что химерки не ядовитые.

Несколько сконфуженных бойцов из третьего набора, пренебрегающих справочником флоры и фауны, за неделю интенсивной работы сильно расширившим свой объем, опустили глаза, а Тайвин презрительно фыркнул. Я продолжал.

— После выхода — отдых, потом смотрим и обсуждаем. Много ошибок возникает не из-за незнания или неумения, а из-за недоверия к себе и окружающей реальности. Миру надо доверять, — завершил я, подмигнув Макс. Та насупилась, но промолчала. — Пойдут…

Все напряглись, а я вдруг ощутил их вдохновенное нетерпение и пожалел, что идем мы не всем кагалом, а впятером, но нарушать порядок не стал.

— Макс, Уилл, Тони, Али. Роман, — астродесантник внимательно посмотрел на меня, — проследи, пожалуйста, за порядком.

Роман встал справа от точки захода, наблюдая, чтобы никто не стал нам мешать, поскольку я уже слышал недовольные шепотки, но скорее раздосадованные, чем протестующие. И, без опаски развернувшись к оставшимся, первым нырнул в радужную пленку.

Шли мы медленно вертящимся вдоль центральной оси кругом. Пока объединяющим элементом команды был я сам, а недовольным центральным атомом нашего импровизированного комплексона — Тайвин, бурчащий и поправляющий на себе броню и рюкзак с оборудованием. Он все еще дулся на меня из-за скорпикоры, но, успокоенный тем, что выход не отменился, ограничивался ехидными подколками. Нашей целью было снова дойти до достопамятного озерца и попастись — источник всего живого обещал много интересного.

Тайвина приходилось все время окорачивать — попавший за наши надежные тылы ученый порывался сбежать, чем сильно напомнил мне себя же в первые недели тренировок. Я посочувствовал полковнику — с каким контингентом работать пришлось! Дважды я выдергивал из рук дорвавшегося до живой природы восторженного субъекта ядовитых герионов. Тайвин на меня ворчал, а я хихикал, оттирая ему стерилизующими салфетками перчатки, которыми тот лез поправить под шлемом очки.

— Вот куда вы все руками тянетесь, — выговаривал ученому я, — испортите себе обзор, в глаза заразу занесете. Сначала обезвредить — потом под броню лезть.

Тайвин сопел, но требования выполнял. До него начинало доходить, что работа интеллекта отнюдь не самая важная в полевых условиях дикого нового мира. Наша задача — выжить, желательно без телесных повреждений, а потом уже исследовать. Вот когда мы освоимся настолько, что будем жить, а не выживать, можно будет подумать и о научных изысках.

Несколько раз я на автомате активировал защитный купол — ученый сделал расширенный вариант на всю пятерку и себя сверху, но силуэты стимфал, плохо видимые против ярко-голубого света здешней звезды, до нас не снисходили.

Тайвина восхищало все — фрактальные разводы на стволах редких глянцево блестящих кустарников и матовые ломкие стебельки мха под ногами, полчища насекомых, несущихся по делам в ритме обыденной для них луговой жизни, а особенно — разбрасывающие споры крупные мешки здешних кишечнополостных: у них шла фаза бесполого размножения. Он то и дело останавливал группу, собирая в банки особенным образом блеснувший камень, а сортировал пробы, только если я напоминал ему об этом. А как ругался-то на базе! Ничего, я потом ему при разборе записи это припомню, доиграется.

Таким незатейливым образом мы добрались до воды.

— Тайвин, — напомнил я. — Сначала, пожалуйста, защиту. И давайте я первый.

Ученый раздраженно дернул плечом, но защиту включил и мне через голову лезть не стал. Я, памятуя о милом слепом червяке с пастью диаметром с размер моей головы,