Уже шел четвертый месяц беременности. У меня не было ни друзей, ни родителей, у которых я могла искать поддержки.

Испуганная, нервная, я призналась во всем Петрэ Асатиани, единственному моему истинному другу. Брат Левана знал о моем тайном возлюбленном, оттого уговорил меня ехать с Леваном домой и сказать, что ребенок от Левана. Но Петрэ не знал одного, что мы с Леваном никогда не были близки. Ибо первым моим мужчиной был мой любимый Петрэ. Не найдя лучшего выхода, я возвратилась обратно во дворец Асатиани. Никто не знает, как я страдала все эти месяцы. День за днем лицо и образ любимого Петрэ преследовали меня. Я не могла позабыть его, и мое сердце каленым железом жгла обида на него. Однако живот мой рос. Я уже любила тебя, Амир, хоть ты еще был в моем чреве. И осознание того, что ты сын моего любимого Петрэ, наполняло сердце неистовой горячей любовью к тебе.

На седьмом месяце Леван от слуг узнал, что я жду ребенка. Сказать, что он разгневался, – значит ничего не сказать. Он был просто в бешенстве. Требовал, чтобы я немедленно открыла ему имя моего любовника, ибо он жаждал убить его. Но я молчала. Как ни была обижена на Петрэ, я не желала ему смерти. Ибо все еще любила его и надеялась, что, возможно, когда-нибудь он вернется ко мне и тогда я смогу сказать, что сохранила его сына и покажу ему тебя.

Леван же впал в крайнюю степень ярости. Он кричал, что я предала его. В ответ я сказала, что он никогда не любил меня и ему должно быть все равно. Но Леван заявил, что любит меня, но как-то по-своему. Да, он не мог возбудиться от моего тела, но все же он любил меня. Я не могла поверить в это, но Леван, казалось, окончательно обезумел от своих мыслей. Схватив кинжал, он бросился на меня. Я испуганно закричала, думая, что он хочет из ревности убить меня, именно об этом Асатиани кричал мне в лицо. И лезвие его кинжала уже несколько раз полоснуло меня по лицу. Я дико закричала и закрыла свое окровавленное лицо руками, боясь, что он продолжит дальше истязать меня. Леван в исступлении кинул меня на пол и завопил, что пришел мой последний час. Но в этот момент в комнату, услышав мои крики, ворвались слуги во главе с Петрэ Асатиани. Они оттащили от меня невменяемого Левана. Твой приемный отец Петрэ укрыл меня от разъяренного мужа и не дал более причинить мне вреда.

– Матушка, бедная моя матушка! – пролепетал Амир, бросаясь к княгине и целуя ее руки.

Глава II. Тайна рождения

Он присел рядом с Верико на диванчик и устремил полный сострадания взор в ее прекрасные влажные от слез глаза. Княгиня продолжала:

– В тот день Петрэ Асатиани спас меня от расправы Левана. Он увез меня в свой дом, подальше от безумного мужа. Мое лицо было изуродовано, ибо вся щека была в следах от ножа Левана. Я была раздавлена. Я, такая красивая и молодая, теперь была обезображена. В тот месяц я навсегда скрыла нижнюю часть своего лица от людей, чтобы они не пугались моих страшных шрамов.

Я осталась жить до родов в доме Петрэ Асатиани и его жены. Эти два месяца хоть и были печальны, но там Леван не докучал мне. Пришло время родов. Я разрешилась от бремени благополучно. В тот вечер повитуха, которая помогала мне, ушла, и я была в спальне одна с тобой. Ты мирно спал рядом с моей кроватью в своей колыбельке, такой прекрасный и пухленький. Но не прошло и часа, после того как я задремала, как вдруг послышались громкие голоса. Уже через миг в мою спальню ворвался Леван со своими приближенными джигитами и дико закричал, что он только ждал, когда родится мой змееныш, и теперь он пришел, чтобы убить его. Я охнула от ужаса и бросилась к Левану, который уже обнажил шашку и устремился к твоей колыбельке. Все его четверо джигитов стояли у двери и без эмоций смотрели на все это. Я повисла на Леване, не давая ему приблизиться к тебе.

В этот миг в комнату влетел Петрэ Асатиани. Он с порога заявил, что он хочет помочь и готов убить змееныша в угоду Левану. Я была потрясена до глубины души, как и Леван, который думал, что Петрэ на моей стороне. Но Петрэ быстро заявил, что взял меня в свой дом только для того, чтобы я не сбежала и чтобы у Левана была возможность разделаться с моим ребенком. И теперь он готов за то, что я так опозорила их род, убить моего сына. Леван, опешив, довольно закивал, ибо был трусом и не выносил вида крови, и оттого на предложение Петрэ сделать все самому он тут же согласился.

Я была уже в истерике, увидев, как Петрэ достал свою шашку. Леван оттащил меня подальше от твоей кроватки, не давая защитить тебя. Пока билась в истерике в руках Левана, обессиленная и безумная, я видела, как Петрэ медленно приблизился к твоей колыбельке и наклонился. Подняв свою шашку, он со всей силы всадил острие внутрь кроватки, на которой лежал ты. Я видела, как смертельное лезвие исчезло за высокими бортами кроватки. И уже через миг Петрэ выпрямился и показал всем до половины обагренную шашку, с которой стекала кровь. Я дико закричала от ужаса и упала без чувств.

Пришла я в себя через несколько мгновений. И тут же отметила, что сижу на полу у противоположной стены, а надо мной стоит Леван. Петрэ Асатиани так и стоял у твоей колыбельки и лишь вымолвил, что теперь, когда змееныш мертв, Леван может забирать меня к себе и наказывать по своему усмотрению. Я смотрела на Петрэ дикими глазами и понимала, что он отомстил мне за холодность по отношению к нему, ибо я отвергла его любовь когда-то.

Однако Леван тут же высокомерно заявил, что более ему делать здесь нечего, и, если сочтет нужным, он напишет мне позже, и, возможно, я смогу вернуться в его дом. А пока я должна остаться жить в