месяцы он пребывал в страстной эйфории, ледяном страхе, тягостных страданиях и любовном упоении, наконец была рядом. В тот день, когда узнал о нападении сванов, он едва не лишился рассудка от леденящего кровь ужаса, думая, что она мертва. А затем появившаяся надежда на то, что она жива, окрашивалась осознанием того, что его нежный цветочек находился в плену, в руках кровожадного Дешкелиани. Все долгие недели поиска Амир пребывал в агонии, опасаясь за ее жизнь и сходя с ума от жгучей ревности, осознавая, что она принадлежит другому мужчине. Это было тяжелым испытанием для его влюбленного сердца. Но, когда он расквитался с Тимуром и Софико взглянула на него своими чарующими колдовскими очами, он понял, что уже ничто не помешает их любви.

Сейчас, в этот миг, не было ни Серго, ни Левана, ни Тимура, которые хотели отобрать у него его драгоценное зеленоокое сокровище. Теперь Софико станет его женой и уже никогда не покинет его. С этими радужными мыслями Амир разделся и осторожно, чтобы не разбудить молодую женщину, лег рядом с нею. Очень осторожно положив свою ладонь на ее бедро, он склонил голову и уткнул лицо в ее шелковистые волосы, пахнущие цветами. Ее сладкий неповторимый аромат окутал его и вызвал в его душе благоговейный любовный трепет. Амир устало прикрыл глаза и мгновенно уснул, представляя в своих мечтах, как удивительно и радостно сложится его жизнь теперь…

Только через неделю Софья пришла в себя. Она вновь начала улыбаться. Словно позабыла все то, что пережила там, в холодных горах, и вновь стала радоваться жизни. Все эти дни подле нее постоянно находился Амир. Он ласково целовал ее, говорил о своей горячей любви, оберегал ее и постоянно пытался угадать настроение. Молодые люди спали вместе в одной постели. Но Амир не дерзал настаивать на интимных ласках, отчетливо понимая, что Софико нужно время, чтобы оправиться от телесных и душевных унижений, которым подверг ее Тимур своим жестоким насилием.

Верико Ивлиановна вела себя с молодой женщиной холодно и отстраненно, как и раньше. И не выражала особых восторгов по поводу того, что ее сын намеревался в ближайшее время обвенчаться со своей возлюбленной. Как и раньше, Софья почтительно и вежливо общалась с княгиней Асатиани, понимая, что ей, видимо, не удастся завоевать любовь матери Амира.

Уже на следующий день по возвращении из Сванети Амир начал настаивать на скорейшем объявлении помолвки. И уже порывался написать отцу девушки в Петербург, намереваясь испросить благословления на брак. Но Софья, испуганная и печальная, слезно просила Асатиани немного обождать. Это вызвало гневную бурю у Амира, ибо он не понимал, отчего возлюбленная тянет с решением выходить за него замуж. Она же сослалась на свое еще неустойчивое душевное и нервное состояние и заявила, что не может принять такое важное решение быстро. Амир, недовольно сверкая глазами, все же согласился дать ей месяц на раздумья и обещал пока не писать графу Бутурлину.

Софьей же в эти дни владели противоречивые чувства. Да, она отчетливо знала, что любит Георгия Асатиани всей душой и безумно хочет стать его женой. Но она понимала, что должна рассказать всю правду Амиру и открыть свое настоящее имя. Ибо осознавала, что не может вновь предстать перед священником в церкви по подложному имени, она хотела быть честна перед молодым человеком. Когда венчалась с Серго, она страшно боялась, к тому же была лишь влюблена в Серго и оттого позволила свершиться тому обряду. Но теперь она не могла так подло обмануть Асатиани, ведь Амира она любила всем сердцем и не хотела начинать их совместную жизнь со лжи.

Кроме всего этого, теперь Софья осознавала их социальное неравенство с молодым человеком. Ведь в жилах Амира текла царская кровь и он не был простым азнаури. Он должен был стать тавади края, могущественным властителем, в подчинении у которого находилась бы пятая часть земель Имеретии. У нее же, нищей дворянки, за душой, кроме долгов отца и хорошего воспитания, ничего не было. Теперь Софья с горечью понимала, что если раньше она бедная дворянка еще могла быть равной Амиру, то теперь молодой человек не заслуживал того, чтобы связать свою судьбу с женщиной гораздо ниже себя по статусу. Богатая графиня Елена Бутурлина подходила Амиру более, нежели Софья Замятина, которая не была ему ровней.

День и ночь Софья думала только об этом. И эти трагичные печальные мысли точили и терзали ее душу. Она понимала, что должна рассказать Амиру всю правду как можно раньше, но никак не могла решиться. Она подбирала нужные слова и вроде бы уже решалась сказать, но в последний момент ее губы становились каменными, а из горла не могло вырваться ни единого слова на эту тему. На ее глаза наворачивались слезы от одного предположения, что после ее слов Амир разгневается на нее и, разлюбив, прогонит. В эти моменты молодой человек, отчетливо видя, что с Софьей что-то происходит, спрашивал, отчего она так печальна, и просил рассказать ему обо всем. Но она, боясь того, что ее сердце просто не выдержит его холодности и разорвется от боли, молчала. Она так хотела счастья и любви и каждодневно пыталась оттянуть то страшное время, когда она вновь будет страдать. Амир же, видя ее молчаливые слезы, лишь хмурился, думая о том, что Софико не до конца оправилась от тех потрясений, что пережила в горах, и оттого терпеливо ждал.

В тот день Софья гуляла в саду, пока Амир принимал в своем кабинете азнаури, как и делал это ежедневно по утрам. Она прохаживалась по яркой цветущей аллее, когда появился слуга и, поклонившись, протянул ей на подносе письмо.

– Вам письмо, госпожа, – сказал лакей, отдавая ей голубой конверт.

– Мне? – опешила Софья удивленно, ибо за все эти месяцы, прожитые в Имеретии, никто не писал ей, да и не мог написать.

Граф Бутурлин писал ей через старого князя Асатиани и отвечал так же. И тут ее осенила догадка относительно того, от кого могло быть это письмо. Дрожащей рукой она взяла конверт из рук слуги, поблагодарив его.

Софья устремилась в глубину сада, дабы никто не помешал ей. Едва достигнув уединенной скамейки, располагавшейся вдали от дворца, она трагичным взором уставилась на письмо, где красивым почерком было выведено имя Елены Дмитриевны Бутурлиной-Асатиани, для которой предназначалось письмо.

Сделав над собой усилие, молодая женщина тяжко вздохнула и медленно порвала сбоку конверт,