Лянь и Фэн Синь, зная, что ничего хорошего от князя ждать не приходится, не удержались и подошли посмотреть. Увидев, что это обычная молитва о мире в стране и благоденствии народа, оба выдохнули с облегчением: мог ведь попросить, чтобы какую-нибудь несчастную семью в полном составе казнили на рыночной площади!

Глядя на то, как его двоюродный брат усердно выводит ровные строчки, Се Лянь вспомнил один случай. Как-то раз, когда Ци Жун только-только переехал во дворец со своей матерью, члены правящей фамилии и других благородных семей отправились на гору Тайцаншань помолиться о благополучии. После своего побега с нищим отребьем мать Ци Жуна не осмеливалась появляться на людях, но ей очень хотелось попросить о счастье для сына, а ещё чтобы он повидал мир, а не превращался в затворника, вечно сидя с ней в четырёх стенах. Вот она и уговорила государыню взять племянника с собой.

Как ни старались сохранить в тайне тот эпизод, слухи в высшем обществе разносятся со скоростью пожара. Вся столица в момент узнала, что случилось с матерью Ци Жуна. По пути на Тайцаншань дети знати явно сторонились его, не разговаривали с юным князем и не играли. Увидев качели, Се Лянь побежал на них покататься, и все его сверстники тут же последовали за ним – по очереди они подталкивали качели, почитая это за великую честь. Взлетев ввысь, Се Лянь опустил голову и заметил, что Ци Жун прячется позади государыни и тайком смотрит на принца с восхищением.

Добравшись до храма Шэньу, взрослые поставили лампады и пошли гадать по биркам[21] и беседовать с советниками, а детей оставили играть с маленькими фонариками. Ци Жун впервые виделся с государыней и не знал, что та уже зажгла лампады за него с матерью. Красивые фонарики привлекли его внимание, и ему тоже захотелось зажечь такой, попросить у богов счастья. Он был ещё слишком мал, чтобы осознать своё непростое положение, а вот другие дети, наслушавшись старших, терпеть не могли сестру государыни и её сына, считая, что те опозорили род. Когда Ци Жун принялся лезть ко всем с просьбой помочь написать пожелание счастья матери, ребята сыграли с ним злую шутку. Закончив аккуратно писать свою просьбу, Се Лянь отложил кисть и услышал у себя за спиной смех. Что-то здесь было не так! Принц обернулся и увидел, что Ци Жун, перемазав все руки в туши, держит фонарик с таким видом, будто это невероятная драгоценность, и, сияя улыбкой, готовится поднести его божеству. На фонарике сикось-накось было написано: «Хачу чтобы мы с мамой скарее отправилися на нибеса Ци Жун».

Се Лянь тогда ужасно рассердился и швырнул тот фонарь на пол.

Хоть он и был ещё ребёнком, гнев его оказался так страшен, что остальные дети попадали ниц и не решались рта раскрыть. Затем Се Лянь лично помог Ци Жуну написать новую мольбу на фонарике, и на этот раз никто не осмелился пакостить. Когда они спускались с горы, Се Лянь опять пошёл покачаться на качелях, и на этот раз Ци Жун сам подбежал к нему и стал его раскачивать. Он был ниже Се Ляня, но толкал очень усердно. Маленький князь снова смотрел на принца снизу вверх – и восхищение в его глазах обернулось обожанием. С того дня, куда бы Се Лянь ни пошёл, двоюродный брат неизменно следовал за ним.

Надо признать, поначалу Ци Жун был вполне нормальным, но почему-то с возрастом его характер испортился. Впрочем, в последние три года у Се Ляня было столько забот, что среди прочих людей на родственника времени не оставалось, поэтому он даже не знал, исправился ли тот.

Пока принц размышлял об этом, Ци Жун закончил с фонарём и собрался уходить. Он попятился – и натолкнулся на кого-то спиной. Князь шарахнулся в сторону, затем обернулся и разразился отчаянной бранью, даже не глянув, кто перед ним:

– Да что с тобой? Слепой или в пол врос – отойти не можешь?

Стоило ему открыть рот, как Фэн Синь и Се Лянь закрыли лица руками: ох, совсем не изменился. Всё такой же, как раньше!

Возможно, взрывным характером Ци Жун пошёл в отца, а из-за того, что жил с ним до пяти лет, успел перенять и мещанские повадки. Как ни пыталась государыня потом его воспитывать, стоило князю выйти из себя, он, говоря словами наставника, показывал своё истинное нутро.

Человеком, в которого врезался Ци Жун, оказался парень в лохмотьях, на вид лет двадцати пяти. За спиной у него висел самый простецкий дорожный мешок, а соломенные сандалии стёрлись так, что в любой момент могли развалиться. Похоже, тот проделал долгий путь и порядком утомился. Но измождённый вид, пересохшие губы и запавшие щёки не могли скрыть правильные черты лица: он был худ, но не слаб, а в глазах сиял живой блеск.

– Что это за место? – спросил он.

– Храм наследного принца!

– Храм наследного принца? – протянул незнакомец. – Так это не дворец? – Он посмотрел на сияющую статую, которая будто освещала всё вокруг, и уточнил: – Это что, золото?

Судя по всему, его сбило с толку пышное убранство, и он принял храм за дворец. Тут к нему подскочил один из слуг Ци Жуна и принялся прогонять, приговаривая: «Золото-золото. Храм наследного принца – это обитель божества, а не дворцовые покои! Что ты за дикарь, если не знаешь, где находишься?»

– А где же тогда дворец? – не сдавался молодой человек.

– Зачем тебе? – прищурился Ци Жун.

– Хочу повидаться с правителем страны, – серьёзно ответил незнакомец. – Мне надо кое-что ему сказать.

Князь и его слуги расхохотались. Ци Жун, не скрывая презрения, спросил:

– Откуда ты взялся, деревенщина? Зачем тебе это понадобилось? Правителя видеть хочешь? Да тебя даже за ворота не пустят!

Насмешки, похоже, совсем не смутили парня.

– Я попробую. Вдруг получится.

Ци Жун засмеялся:

– Ступай, пробуй.

Он поднял руку и указал в сторону дворца.

– Благодарю, – ответил парень. Он вновь закинул на спину мешок и отправился в указанном направлении, но, подойдя к каменному мостику, вдруг остановился. В прозрачной воде блестели монеты, что слоями покрывали дно.

После минутного размышления молодой человек перемахнул через перила и спрыгнул в пруд.

Движения его были ловки и стремительны. Он принялся быстро загребать деньги, запихивать себе за пазуху и набивать ими дорожный мешок. Фэн Синь и Се Лянь отродясь не видели, чтобы кто-то осмелился воровать у божества, – они просто застыли в изумлении. Ци Жун поначалу тоже остолбенел, а потом рассвирепел, ринулся к мостику и в негодовании застучал по перилам:

– Да чтоб тебя! Что ты творишь? Эй, скорее, вытащите его оттуда! Чтоб мне провалиться!

Слуги бросились в воду и накинулись на