ножом, висящим на шее на длинной цепи, и чашей для возлияния в правой руке.

– Богиня Веста, покровительница семейного очага, отвернулась от меня, – наконец проговорил он. – Мои зятья Марцелл и Агриппа умерли, внуки Гай и Луций умерли тоже, а теперь не стало дочери Юлии. Клавдия, почему столько бед обрушилось на меня?

Очаг, в котором горел огонь, считался в Риме центром вселенной, и римляне благодаря ему чувствовали себя единой семьей и настолько верили в неподкупность и непорочность богини, что отдавали в храм на сохранение завещания, а свою безопасность полностью доверили Палладиуму, который хранила богиня.

– Август, – негромко начала Клавдия, – стало много свидетельств предстоящих бед, и ты знаешь почему – утрачен Палладиум.

Неодобрительно скосив глаза в сторону весталки, принцепс раздраженно сказал:

– Но священный огонь горит и государство живо!

Близким крахом государства считалось угасание огня, но потеря реликвий грозило бедствиями, поэтому Клавдия сухо отозвалась:

– Ты же знаешь, Август, если утрачен Палладиум, Рим не останется великим и сильным.

– И что ты предлагаешь? – К императору вернулось самообладание, он гневно смотрел на весталку.

– Зарыть остов сгоревшей статуи под Алтарем Мира, что строишь на Марсовом поле, и тайна останется нераскрытой.

Император, исполненный ненависти, думал: «Она опасна, моя власть под угрозой, сенат и народ Рима усомнятся, что я бог. Этому не бывать! Я Август, бог, а боги бессмертны».

От гневного взгляда принцепса Клавдию покоробило, но, справившись с волнением, она предложила:

– Выпей напиток богов, и ты получишь откровение богини – небесной покровительницы Рима.

Из череды глиняных кувшинов выбрав черный сосуд с узким горлом и желтым изображением головы осла, она подошла к понтифику. Он протянул чашу для возлияний, и тягучий красный напиток наполнил ее до краев. Август поднес чашу к губам, но пить не стал, а поднял глаза на весталку. Она стояла смиренно, но чудовищное напряжение сковало женщину. Август выплеснул содержание чаши в священный огонь. Пламя, полыхнув до самой крыши, яростно забушевало в очаге, и в его невероятно ярких отблесках бледное лицо Клавдии выражало крайнее изумление и растерянность. Принцепс ушел.

Поздно вечером, закрыв двери храма, Клавдия спустилась по ступенькам и направилась к стоящему недалеко дому весталок. Дорогу ей перегородил Прокул. В свете луны, увидев его огромные пустые глаза, она произнесла: «Моя душа чиста» и, получив удар кинжалом в живот, медленно осела на мостовую, погрузившись в вечный сон.

Вождя туарегов Тарика Август повелел освободить и доставить на родину. Это преподнесли народу как факт справедливости и милосердия. Мастер интриги, умело играющий на публику, Август легко менял обличье. Вот он строгий отец, покаравший нерадивую дочь, а вот освободитель, вернувший державу к лучшим временам республики, вот он воплощение бога, принуждающего к миру Средиземноморье, а вот покровитель литературы и поэзии.

Меценат, ближайший соратник Августа, второе лицо государства, не имевший никакой должности, организовал в своем роскошный доме литературный кружок. Осыпая поэтов подарками, он призывал их показывать положительные стороны правления принцепса, писать о могуществе Римской империи, воспевать наступление «золотого века», обеспечить правителю бессмертие. Поэты, следуя наставлениям Мецената, преувеличивали роль императора и писали о его божественной миссии – сделать Рим вечным и могущественным.

На встречу с молодыми поэтами прибыл принцепс. Меценат произнес пафосный монолог:

– Жаль, среди нас нет почившего Вергилия. Он предсказал наступление «золотого века» римского народа, написал по просьбе Августа «Энеиду», в которой воспел принцепса как потомка Энея, предвидел покорение Армении и Парфии. Вспомните, герой Троянской войны Эней возвестил о победе над Арменией, поместив ее символы на своем щите. – Меценат обратил взор к Овидию. – Ты, Овидий, баловень общества, кумир молодежи, один из крупнейших поэтов современности, показал в своей оде армян, молящих Августа о мире. Твоя поэзия подняла до небес значение римских побед.

В зале для публичных рецитаций – чтения вслух – были император, его жена и молодые поэты. Все сидели в креслах, иногда Август просил кого-либо из поэтов читать вслух свои стихи. С Овидием принцепс был любезен:

– Над чем ты, Овидий, работаешь сейчас?

– Принцепс! В твою честь пишу поэму «Титаномахия», в которой через аллегорию прославляю твои великие деяния.

Меценат оживился:

– Умоляю, Овидий, прочитай нам отрывок!

Овидий начал первое публичное чтение незавершенной поэмы, и, чем дальше он читал, тем сильнее нарастало раздражение принцепса.

Ты, Август, подобно Юпитеру, смог одолеть несокрушимых Титанов,

И силой твоей был изгнан с престола Сатурн…

– Достаточно! – прозвучал гневный голос императора.

Овидий запнулся, все присутствующие озадаченно посмотрели на принцепса.

– Считаю неуместным и даже вредным сравнивать меня с Юпитером. Я стану всеобщим посмешищем! – резко сказал он.

– Наверное, – подала голос Ливия, – было бы уместнее послушать любовные элегии поэта, те самые, которые прославляют вольность нравов. Твоя «Наука любви» – целое наставление для мужчин и женщин, как изменять, соблазнять и преуспеть в безнравственности.

Безжалостная ирония Ливии и тирада Августа буквально растоптали поэта, а прогремевший внезапно гром окончательно довершил его унижение. Юпитер гневался. Все порывисто повернулись к окну: тучи сгустились, на черном небе мелькали сполохи молний, надвигалась гроза. Принцепс и его жена встали и поспешно вышли из зала. В кабинете Мецената, сев в кресла, решили переждать непогоду; Августу слуга тут же подал «Эгиду», присланную Тиберием, – неприкосновенную для молний козью шкуру, в которую он закутался.

Ливия возмущалась:

– Его поэзия – плевок в лицо императора. Она полностью противоречит официальной политике в вопросах семьи. Кроме того, именно в его доме устраивались свидания Юлии и Антония.

Борьба за наследника престола продолжалась. Ливия устранила Юлию, ее сыновей, Агриппу и других, расчистив дорогу к власти своему сыну Тиберию, даже друзей Юлии по ее наущению выслали или убили.

– Согласен, – сказал кардинально поменявший мнение о поэте Меценат, которого окончательно убедили гнев Юпитера и реплика Ливии. – Растущая безнравственность в обществе доказывает вину поэта.

– Его надо выслать, – не унималась Ливия. – Этот шаг отвлечет внимание от судьбы Юлии, и слухи затихнут. Скверный нрав и пороки твоей дочери, Август, полностью на совести Овидия.

Принцепс молчал, затаив обиду на поэта. Он уже решил, как поступит: издаст эдикт о пожизненном изгнании Овидия, отправив его во Фракию, за то, что своими произведениями способствовал разложению нравов, а книги поэта изымут из библиотек. На берегу Черного моря в городе Томи60 поэт уничтожит ряд незаконченных поэм и скажет: «Все, чего я добился стихами, это ненависти».

Раскаты грома и вспышки молний продолжались, но реже, дождя не было: гроза шла стороной. Август поднялся с кресла и уверенно пошел к выходу, ведь он под защитой Эгиды. На крыльце, душевно попрощавшись с Меценатом, уже двинулся в окружении многочисленной охраны и факельщиков во дворец, но вдруг передумал и вернулся в дом. Подозвал к себе факельщика:

– Гвардеец, надень это! – Не обращая внимания на изумление солдата, перекинул ему через плечо перевязь – козью шкуру, поправил и сказал: – Ну иди,