Спустя несколько мгновений он стоял перед нами.

– Я видел отсюда, как вы пришли. Я с самого утра строил догадки, каким человеком окажется детектив, – но нет, ни одно из моих предположений не оправдалось.

Голос Найто звучал слишком громко в просторном холле.

Новое здание было наполовину разрушено с западной – ближайшей к флигелю – стороны, но восточная его часть оставалась практически невредимой. Там для Найто была выделена комната на втором этаже. Для бывшей больничной палаты она была довольно просторной и, судя по всему, раньше использовалась как отдельная палата для пациентов в тяжелом состоянии. Мебель и вся обстановка в ней отличались чрезвычайной роскошью. Из окна также открывался неплохой вид.

– Ну да, говорят, эта комната была палатой для пациентов в критическом состоянии, но в основном ее обычно занимали богатые капризные старики. Некоторые люди путают больницу с домом отдыха или загородной виллой, – не заботясь о том, слушаем ли мы его, без остановки говорил Найто, приглашая нас в свое жилище.

Его глаза были широко распахнутыми, с налитой кровью сеточкой сосудов. Кривую складку его рта с опущенными уголками окружала неряшливая трехдневная щетина. То, что издалека представлялось выражением бесстрашия и непреклонности, с близкого расстояния выглядело как свидетельства беспорядочного и бурного образа жизни. Найто был примерно одного со мной возраста или немного моложе. Мне пришло в голову, что в действительности он мог быть гораздо моложе меня.

Мы сидели на предложенных нам стульях, а Найто – на своей кровати.

– Что ж… и чем я могу вам помочь? – спросил он дерзко.

Уже не обращая внимания на Энокидзу, Ацуко Тюдзэндзи задала первый вопрос:

– Где вы были в ночь происшествия?

– Как по мне, не было никакого «происшествия», но если вы говорите о громкой ссоре между молодым доктором и госпожой Кёко, то в то время я был здесь.

– Вы не считаете, что случилось происшествие? Что вы хотите этим сказать?

– Когда кого-то убивают или что-то похищают – тогда можно говорить, что случилось так называемое «происшествие», разве нет? Молодой доктор просто исчез, вот и всё.

– На мой взгляд, когда человек бесследно исчезает, нельзя исключать возможности… происшествия – как и отрицать вероятность того, что было совершено преступление.

– Преступление действительно произошло. Лучше сказать, что оно происходит в настоящее время. – Найто расставил ноги шире и наклонился вперед. В его глазах читался вызов.

– Что вы имеете в виду?

Найто слегка улыбнулся, вытащил из кармана своего измятого белого халата сигарету и зажал ее в зубах.

– Этот доктор пропал, и поэтому все ошибочно полагают, что он – жертва преступления. Но это не так. Он злоумышленник. Нет ничего необычного в том, что преступник скрывается.

– Что, по-твоему, совершил Макио-сан? – спросила Рёко Куондзи неожиданно жестким тоном. – Ты не должен говорить подобные вещи, не имея никаких доказательств.

Найто сузил глаза, взглянув на Рёко, и углы его рта, сложенного в едва заметной улыбке, еще немного приподнялись.

– Госпожа, какое доказательство может быть убедительнее состояния вашей младшей сестры? Она ведь страдает не от обычной болезни, не так ли?

Рёко Куондзи пристально смотрела на него, не произнося ни слова.

Затем Найто отвел взгляд от ее лица и продолжил, глядя на Ацуко и меня:

– Скажем прямо: этот человек использовал Кёко-сан в качестве подопытной морской свинки в своих бесчеловечных экспериментах – а затем исчез.

– Зачем ему понадобилось делать подобное?

– Ради мести. Его отношения с Кёко-сан охладели до точки замерзания. Впрочем, они с самого начала не были теплыми. Но конфликт усугублялся день ото дня, пока не превратился в полномасштабную войну. Как бы это сказать… Кёко-сан весьма темпераментная и страстная девушка, и этот нерешительный гений просто не мог с ней совладать, так что их совместный быт был настоящим адом. Они оба яростно ненавидели друг друга. Что тут скажешь… их постоянные ссоры были наказанием для обоих, и ни одного из них нельзя в этом винить. Но он хотел свести счеты и оставить последнее слово за собой. И выбрал самый омерзительный и ужасающий способ.

– Все это… необоснованная и беспочвенная клевета! Кёко всем сердцем ждет того дня, когда Макио-сан вернется. Она никогда…

– Я не знаю, что она сказала вам, молодая госпожа, – громко заявил Найто, прерывая поток ее яростных возражений. – Господа детективы, пожалуйста, посмотрите на улицу из того окна. Видите крышу ближайшего к нам здания? Это старый педиатрический корпус – иными словами, жилище супружеской пары.

Сидя, я не мог увидеть здание, но когда встал, то сразу же увидел из окна его крышу.

– Когда окно открыто, если кто-нибудь там, внизу, кричит или происходит что-то такое, здесь их слышно так же отчетливо, как если б они находились прямо в этой комнате. Я каждый день слышал, как они спорили.

– В тот день тоже?

– Да, тот день был особенно ужасным.

Найто поднялся и, подойдя к окну, посмотрел на педиатрический корпус.

– Кёко-сан была в истерике. Я уже почти решился пойти туда, чтобы попытаться остановить их, но, знаете ли… – Он оглянулся, и его рот скривился в ухмылке: – Нет ничего отвратительнее супружеских ссор. Про такое говорят, что это и бродячая собака жрать не станет.

– Должно быть, это довольно страшное для тебя воспоминание, – неожиданно произнес Энокидзу.

– Страшное? Воспоминание? О чем это вы, я не понимаю.

– Эта… Кёко-сан, должно быть, выглядела ужасно. К тому же…

– Погодите-ка немного. Это что, наводящий вопрос? Меня там не было. Я сказал вам, что слышал их голоса. Я не знаю, как они при этом выглядели!

Найто явно был в замешательстве. Энокидзу что-то увидел. Ацуко Тюдзэндзи, судя по всему, тоже это поняла, потому что она стояла молча, так же, как и я: мы затаили дыхание, наблюдая за развитием ситуации. Однако казавшийся многообещающим ход Энокидзу обернулся чем-то невразумительным.

– Ах, вот оно что… И Макио-кун сам закрыл дверь?

– Д‐дверь? Какую дверь?

– Дверь библиотеки, которую ты потом сломал с помощью кувалды.

Лицо Найто застыло и приобрело пепельный оттенок. Уголок его рта слегка подергивался.

– Г‐господин детектив, – заикаясь, пробормотал он, – вы говорите какие-то чудны́е вещи. Я н‐не знаю, о чем вы…

Энокидзу стоял неподвижно, как резная статуя. «Что отразилось в бледных предрассветных сумерках, в которых он видит мир? Что он рассмотрел своими подслеповатыми глазами?» – подумал я, невольно глядя на полуприкрытые веки его больших глаз и ожидая, что что-то должно сейчас случиться.