– А что насчет господина директора клиники? Может быть, он смог бы в них разобраться? – осторожно спросила Ацуко. Она отступила ко мне, чтобы быть подальше от Найто.

– Директор клиники? Конечно, я советовался с ним и показывал ему тетради. Но этот человек не верит ничему из того, что я говорю. Я никогда не пользовался его доверием. Он меня презирает. Что поделать, я ведь трижды провалил экзамены…

После того что недавно рассказал нам директор о своем отношении к раздражительному врачу-стажеру, у меня также возникло впечатление, что он ему не доверяет. Значит, это действительно было так.

– И что сказал директор?

– Он сказал мне, что это самое обыкновенное эмбриологическое исследование. «Этот честный юноша не стал бы заниматься дьявольскими изысканиями, о которых ты говоришь», – вот что он сказал. Он ни во что меня не ставит и отнесся с пренебрежением к моим словам. Заявил мне, что все это дикие фантазии и бредовые идеи, что я провалил экзамены из-за того, что постоянно размышляю о вещах, которые не имеют ничего общего с реальностью. Что мне нужно остыть и начать все с чистого листа – так будет проще. Он просто отмахнулся от меня.

Найто выглядел так, будто был готов заплакать.

– Вне зависимости от того, насколько это соответствует действительности, я понимаю, о чем вы говорите. Однако в связи со сказанным вами я хотел бы спросить только одну вещь…

Ацуко практически дрожала, Энокидзу молчал, так что я, видя, что делать нечего, взял на себя инициативу. В словах Найто было кое-что, с чем я никак не мог согласиться.

– Предположим, что, как вы и говорите, Найто-сан, отношения Макио-сана и Кёко-сан были настолько напряженными, что не оставалось никакой надежды на их восстановление. Предположим также, что он и в самом деле проводил какие-то дьявольские научные исследования. Однако, хотя он и был принят в семью, в наше время, если отношения супругов настолько испортились, люди обычно просто разводятся. Я не вижу причины, по которой ему потребовалось бы применять насилие и доводить все до таких причудливых крайностей.

Найто молчал.

– Найто-сан, вы сказали нам, что Макио-сан жаждал «отомстить» Кёко. Но, говоря о выяснении отношений между супругами, «месть» все же кажется мне слишком сильным словом. Недавно госпожа жена директора клиники также сказала нам, что Макио-сан затаил несправедливую обиду против семьи Куондзи. Его приемные родители или его жена Кёко-сан причинили ему какой-либо вред, который мог бы заставить его искать жестокого отмщения?

Найто на некоторое время погрузился в раздумья. Выглядело так, будто он подбирает правильные слова. Немного позже этот похожий на уличного преступника врач-стажер заговорил. Его голос звучал несколько тише, чем раньше; он отвечал на мой вопрос медленно и взвешенно:

– Я не могу судить о мыслях старшей госпожи Куондзи. Я использовал это слово – «месть» – просто потому, что не мог подобрать более подходящего слова, так что здесь нет никакого скрытого смысла, господин детектив. Можно назвать это вымещением гнева и недовольства. Самым ужасным, отвратительным вымещением гнева, – добавил он с гнусным смешком.

«Гнусный» – это слово идеально характеризовало Найто. Этот гнусный человек что-то скрывал – я был в этом убежден. Чем больше он оправдывался, чем больше притворялся и отрицал, тем более очевидно фальшиво звучали его слова.

– Вот как. Тогда… – Должно было оставаться что-то, о чем я еще не спросил. Например: – Вы не могли бы рассказать немного больше о том дне, когда исчез Макио-сан?

Найто уставился на меня своими бегающими, налитыми кровью змеиными глазами, и углы его рта приподнялись в гадкой ухмылке.

– Верно, верно. Это ведь ваша работа – выяснять факты и докапываться до истины, господин детектив… Вы задаете вопросы не из пустого любопытства и необоснованной подозрительности.

– В какое примерно время в ту ночь вы услышали, как супруги ссорятся?

– Ну… это было после одиннадцати – немного раньше полуночи, наверное. До этого времени молодой доктор работал, закрывшись в своей лаборатории. Когда он вернулся в спальню, там его поджидал театр военных действий.

– Вы слышали, что они говорили?

– По большей части я все забыл. Что случилось с ребенком, как поступить с наследником, что-то такое… Кёко-сан говорила так взволнованно, что я не мог ясно ее расслышать; она кричала: «Убирайся!», «Я бы хотела, чтобы ты умер!» – все это было довольно сумбурно. Еще был слышен звук швыряемых и разбивающихся предметов – грязная супружеская склока…

– Сколько времени это примерно продолжалось?

– Ну, как вам сказать… Вскоре все закончилось. К двум часам ночи уже было тихо. Когда ранним утром следующего дня ко мне с бледным лицом пришла Кёко-сан, я крепко спал, так что мне неизвестно, что происходило между двумя часами и рассветом.

– Когда наступило утро, Кёко-сан пришла сюда?

– Да, потому что Макио-сан не выходил. Она пришла, чтобы сказать мне об этом.

– И после этого вы сразу же пошли выламывать дверь?

– Нет, я сказал ей, что сначала она должна посоветоваться со своим отцом. В конце концов, Макио-сан был его любимчиком.

– Так получается, что Кёко-сан сначала пришла за советом к вам, Найто-сан, раньше чем к кому-нибудь другому в этом доме? – спросила Ацуко.

– Да, похоже, именно так она и поступила, – ответил на ее вопрос Энокидзу.

Как будто сознательно избегая говорить с ним, Найто продолжил:

– Я пришел на место происшествия чуть позже часа дня. Дверь в библиотеку была плотно закрыта, изнутри не доносилось ни звука, Кёко-сан начала плакать, и я не представлял, что мне делать. Примерно в то же время Томико-сан принесла нам поздний обед.

– Томико – это жена Токидзо; она также жила в клинике и была наемной работницей, помогавшей по дому, – пояснила Рёко Куондзи.

– Томико-сан лучше было помолчать, но она принялась наобум причитать: «Госпожа, он, верно, там повесился! Молодой хозяин умер!», и все в этом роде. Кёко-сан и так была в полном отчаянии, но после всех этих слов она больше не могла сдерживаться – плакала, кричала и металась, умоляя хоть что-нибудь предпринять. Так что я позвал Токидзо, и он пошел в главное здание за инструментами, чтобы выломать дверь.

– Дверь сломал Токидзо-сан?

– Я этого не запомнил. Мы вместе ее ломали. Это здание было построено на совесть. Замки очень прочные, так что для того, чтобы открыть дверь, нам пришлось разбить дверные петли.

– Но, вероятно, последний удар нанес ты и именно ты открыл дверь, – вставил Энокидзу.

– К‐как я уже сказал, я не помню. Может быть, так оно и было. Какое это имеет значение? Как бы там ни было, когда мы открыли дверь, внутри никого не оказалось.

– Кто первым вошел в комнату?

– Кёко-сан. Она протиснулась мимо меня, чтобы попасть внутрь.