Фредди часто рассказывал Барбаре о Мэри Остин.

— Вроде бы он как-то обещал ей жениться. И с тех пор не мог найти себе места, переживал. Он был крайне обязателен, и знал, что такое чувство долга. Он так никогда до конца не простил себе этой «измены» своему слову… Хотя я хотела бы знать, до какой степени это чувство вины внушила ему сама Мэри — сознательно или нет, неважно. Фредди ведь не виноват, что он оказался геем. Такова жизнь, в ней и не такое бывает.

Мэри частенько наведывалась в Мюнхен, но близко женщины Фредди так и не сошлись.

— Она вела себя со мной крайне осторожно, — вспоминала Барбара, — нет, не то чтобы она не была вежлива — наоборот, до предела. Но никакой теплоты за ее обходительностью я не чувствовала. В любом случае, мы находили силы присылать друг другу подарки на Рождество. И я должна признать, что Мэри всегда действовала только в интересах Фредди — как минимум, как она их понимала.

— Однажды она позвонила мне из Лондона и сообщила, что один из любимых котов Фредди отправился на тот свет. «Выбери подходящий момент, Барбара, — сказала она мне, — и знай, Фредди будет очень переживать». Я выбирала подходящий момент как могла, но Фредди все равно впал в отчаяние. «Мы летим в Лондон!» — настаивал он. Фредди, сказала я, кот мертв, что нам делать в Лондоне? И что вы думаете, он все-таки улетел.

Барбара считала гомосексуальность одной из ролей, которые Фредди выбрал для себя.

— Он же был Великий Притворщик, Great Pretender как в одной из его песен. Секс с мужчинами волновал его, как запретный плод. Мы ведь были любовниками во всех смыслах слова. Мы регулярно занимались сексом. Да. Да. Это произошло далеко не сразу, это было прекрасно и невинно. Я была влюблена в него без памяти, и он говорил мне, что любит меня. Мы даже обсуждали планы пожениться. Конечно, это не мешало ему по-прежнему табунами водить к себе мужиков, я просто не обращала на это внимания. Звучит не вполне нормально, но что поделать, ведь я бы все равно не смогла его остановить, даже если бы пыталась. У меня тоже случались любовники. До какой-то степени я могла себе позволить увлечения на стороне. Но стоило им зайти чуть дальше, как появлялся Фредди и выкидывал всех к черту.

В последние годы, как говорила Барбара, Фредди уже не предавал такого значения сексу, как прежде.

— Прежде всего он искал нежности, близости. Он стал совсем как маленький ребенок. И плакал так же. Он говорил мне: «Барбара, они никогда не смогут отнять тебя у меня».

Кого Фредди имел в виду — индустрию Queen, музыкальный бизнес в целом, своих фанатов или въедливого Джима Бича, Барбара так и не узнала.

— Сейчас, когда я рассказываю, эта история звучит так странно, так неестественно. Но так мы и жили. Иногда я говорила ему — дорогой, нельзя же до такой степени идти на поводу у собственного члена. Иногда он и сам жаловался, что бесконечный перебор партнеров не приносит ему удовольствия как раньше. Но Фредди терпеть не мог, когда ему начинали указывать, что делать, а что — нет.

Как считала Барбара, единственной настоящей зависимостью в жизни ее любовника была зависимость от других людей.

— Он не понимал разницы между одной немецкой маркой и тысячей долларов. Деньги вообще ничего для него не значили. Но он боялся самолетов, ему становилось плохо в лифтах, и он совсем не мог находиться один, даже по дороге в туалет. Я всегда сопровождала его. Где бы Фредди ни появился, там все вставало с ног на голову. Но он же лучше всех знал, как все уладить.

— Мы перестарались, пытаясь стать счастливыми, — признает Барбара, — да так и не стали. Ты пьешь, нюхаешь, тратишь тысячи, спишь со всеми подряд, будто проверяя свое тело на прочность. Результат один — ты чувствуешь себя еще более пустым и одиноким. Фредди и я, мы друг друга стоили. Два сапога пара. И под конец нам уже не к кому было прижаться, кроме как друг к другу. Думаю, если бы мы не повстречались, то оба отправились на тот свет намного раньше.

Все началось с Джона Траволты, точнее, с его персонажа Тони Манеро, которого он сыграл в фильме 1977-го «Лихорадка субботнего вечера». Фильм, основанный на сценарии британского журналиста Ника Кона, рассказывает историю американского тинейджера итальянского происхождения, который прячется от неприглядной реальности в ближайшем диско-клубе. Альбом Bee Gees, послуживший музыкой к фильму, стал самым продаваемым саундтреком всех времен. Планету охватила диско-лихорадка, и в ее авангарде выступал Нью-Йорк. Такие клубы, как Studio 54, Le Jardin и Regine’s каждую ночь были полны беззаботными фриками и пришедшей поглазеть на них великосветской публикой. Пробил звездный час плейбоев, кокаина, лимузинов, супермоделей и шампанского. Клубная сцена Нью-Йорка по накалу страстей стала приближаться к уже известному нам гей-андеграунду. Лучшие из лучших — Энди Уорхол, Бьянка Джаггер, Лайза Минелли и Лу Рид — ходили в Le Jardin на Сорок третьей улице. Уставленный уютными белыми диванами и кадками с пальмами, он переливался всеми цветами радуги, а на крыше были водяные матрацы, на которых клиенты могли растянуться, вдыхая запрещенные вещества с превосходным видом на Таймс-сквер.

По сравнению с Нью-Йорком лондонская гей-сцена сильно отставала. Все, что она могла тогда предложить, — это несколько темных пабов и подвальных баров «с репутацией». Но слухи и россказни о безумной клубной жизни Нью-Йорка с легкостью пересекали Атлантику. Они докатились и до Джереми Нормана, работающего в Burke’s Peerage, путеводителе, составляемом для британской аристократии и высшего света. Он решил лично выяснить детали происходящего в Нью-Йорке. Там он близко сошелся со Стивном Хайтером, промоутером Le Jardin, и в Лондон они вернулись вместе, с бизнес-планом открыть на Олд-бонд-стрит клуб Embassy, который занял бы нишу нью-йоркских дискотек.

Помимо прочего, Хайтер стал одним из первых клубных промоутеров, умерших от СПИДа.

В лондонской клубной жизни Embassy произвел настоящий переворот.

Вдруг оказалось, что люди по-прежнему хотят и любят танцевать. Но характер публики изменился. Теперь тон тусовке задавали рок-звезды, дивы, принцы старинных европейских династий, миллионеры, порномодели и трансвеститы. Официанты носили коротенькие шорты и облегающие красно-белые сатиновые рубашки, аккуратно скопированные с униформы Studio 54. Танцоры на сцене имитировали секс, а те, кто уже как следует нюхнул, в самом деле занимались им в туалетных кабинках. Кокаин и амил-нитрат потреблялись в неимоверных количествах. Стробоскопы нещадно мигали, искусственный дым и мелькание огоньков зеркального диско-шара еще больше усиливали эффект.