— Сержант, вы хорошо себя чувствуете? Вы побледнели. Налить вам воды?

— Нет. Нет, спасибо! Не надо.

Чем дольше он не раскрывает рта, тем быстрее крутятся в голове мысли. Теперь ему кажется, что давящая на него рука как-то связана с Финицио, что это он ею управляет, словно своим невидимым продолжением. Психолог крадет у него кислород, сам вдыхает весь воздух. И не сводит с него глаз — наверняка пытается загипнотизировать. Рене склоняет голову, чтобы уйти от этого взгляда.

— Капитан, может, вы позадаете мне вопросы? Мне было бы легче.

Психолог снова улыбается с притворной, раздражающей снисходительностью.

— У нас с вами все идет хорошо, — говорит он.

— Хорошо? Да ведь мы еще не начинали!

Финицио слегка разводит руками. Иногда он и правда похож на священника. Когда-то Рене посоветовали поговорить с капелланом. Кажется, очень давно.

— У меня будет ребенок. — Его живот сам по себе взял и вытолкнул воздух, который обрел форму слов, его диафрагма.

Психолог кивает, его улыбка ничуть не меняется. Опять Рене чудится, или психолог на самом деле знал, что он об этом заговорит?

— Отличная новость. Когда он должен родиться?

Родиться? Он не знает. Он еще не прикидывал.

— Через полгода, — говорит Рене. — Плюс-минус.

— Отлично. Вы к этому времени уже вернетесь.

— Да.

Они снова молчат.

— Надеюсь, родится девочка, — прибавляет Рене.

— Почему?

— Потому что девочки… ну, они не лезут неизвестно куда.

— Вы имеете в виду то, что произошло вчера утром?

Рене сжимает кулаки.

— Нет. Вообще-то, наверное, да.

От беседы ему становится не легче, а, наоборот, еще хуже. Психолог разговаривает чересчур спокойно. Словно в чем-то его обвиняя. А когда умолкает, как сейчас, становится еще тяжелее. Наверняка все эти разговоры о моральной поддержке — просто ловушка. В чем его подозревают? В измене? В превышении полномочий? Убийстве? Нет уж, он в эту ловушку не попадется.

— Сержант, вы когда-нибудь слышали о посттравматическом стрессе?

— Да, нам об этом рассказывали на подготовке.

— Как вы думаете, сейчас посттравматический стресс имеет к вам какое-то отношение?

— Нет.

— Вы уверены?

— Да, я же вам сказал. У меня нет ни тремора, ни галлюцинаций. Прошлой ночью я спал, мне не снились кошмары.

— И поэтому вы не переживаете посттравматический стресс.

— Тремор, галлюцинации, кошмары. Если я правильно помню, симптомы такие.

— Это все симптомы?

— Да. Нас так учили. У меня этих симптомов нет.

— А что вам снилось, сержант?

— Я никогда не вижу сны.

— Никогда?

— Никогда.

Чедерна, когда подходит его очередь, еще меньше готов сотрудничать. Ребята ходят как в воду опущенные, от этого у него портится настроение — смешно соревноваться, кто сильнее горюет из-за случившегося. Раньше надо было думать. Конечно, ему грустно, это правда, чертовски грустно, ему тоже плохо, но показывать он это не собирается. И вообще, они на войне, может, ребята думали, что на войне не умирают? Он реалист, порой нелегко смотреть правде в лицо, потому что жизнь груба и жестока, но если ты разумный человек, нужно всегда держать глаза широко раскрытыми, всегда. А его заставляют встречаться с психологом. Впридачу — с морячком. В армии он не раз сталкивался с идиотизмом, но такого еще бывало.

— …Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы говорили свободно, ничего не опуская и ни о чем не умалчивая. — Финицио договаривает вводную фразу и замирает в ожидании, но Чедерна рвется в контратаку.

— При всем уважении, капитан, — говорит он, — мне ни о чем не хочется говорить.

— Оставим формальности, Чедерна! И вообще давайте сделаем так: с этой секунды я больше не капитан. Вот смотрите, я снимаю знаки отличия. Теперь я просто Андреа. А вы? Можно мне звать вас Франческо?

— Чедерна тоже годится, капитан. А еще лучше — гвардии старший капрал Чедерна. Или солдат, если вам так удобнее. Франческо — только для друзей.

— Вы полагаете, я вам не друг?

— Я полагаю, что у меня вряд ли может быть такой друг, как вы, капитан.

Психолог получил по заслугам. Чедерна еле удерживается от ехидной усмешки. Теперь капитан у него в руках.

— А почему?

Чедерна пожимает плечами:

— Знаете, я выбираю друзей интуитивно. По запаху. Я ведь волк, разве вам не говорили?

— Нет, не говорили. А чем пахнет от меня?

— Честно?

— Конечно.

— От вас пахнет компромиссом. А еще мочой.

— Мочой? Правда?

— Вы, капитан, от страху того и гляди обоссытесь. Вам бы сидеть себе, уютно устроившись, за письменным столом, подальше от всяких опасных мест. А вас вон куда отправили.

Финицио кивает. Чедерна наслаждается его замешательством.

— Любопытно. Я над этим подумаю. Может, тогда вы мне расскажете про какое-нибудь опасное место, которого я еще не видел? О долине, которой вы проехали?

— А зачем?

— Потому что я там никогда не бывал.

— Поищите в Google. По названию. Попробуйте написать «сущий ад». Тогда и увидите, что это, не вставая из-за стола.

— Я бы лучше послушал вас.

— А мне не хочется говорить.

— О’кей, Чедерна. Я понимаю, что сейчас вам непросто общаться с людьми. Выплеснуть что-то еще, кроме гнева. Все произошло совсем недавно, а из-за боли нам трудно говорить. Вы боитесь, что если приподнимете крышку котла, выплеснется столько страдания, что у вас не хватит сил, но я здесь как раз для того, чтобы вам помочь.

— Это неправда, что из-за боли мне трудно говорить. Я могу говорить столько, сколько захочется. Ля, ля, ля, ля. Ну как? И опять: ля, ля, ля, ля. Просто мне нечего рассказать вам, синьор капитан третьего ранга.

Сейчас психолог его отпустит, и на этом весь этот идиотизм закончится. Если хочет, пусть пишет про него гадости в рапорте. У Чедерны такой послужной список, что у любой комиссии глаза на лоб вылезут. Принимая его в отряд особого назначения, они вряд ли станут читать писанину всяких психологов.

Финицио поднимает голову, выражение лица у него уже не такое открытое.

— По моим сведениям, вы собирали останки своих друзей, — внезапно говорит он. — Наверное, вам было очень тяжело.

— А кто вам сказал, что они были моими друзьями?