уже шуганули магией своей, а потом деду моему, вроде как, помочь вознамерились. Да его опять приступ скрутил. Снова он всякую нелепицу орать стал, будто белая горячка с ним приключилась. Ну вы и дунули от него. Я вам вслед кричал, да вы не остановились. Не услыхали, пади. А я к деду подошёл, смотрю, студенческий на земле лежит. Думаю, надо вернуть. А там же в студенческом и адрес ваш, как раз на случай утери документа. И я не просто вознамерился вернуть его вам, но и лично поблагодарить. Потому в дом-то ваш постучал, да у матери вашей спросил: когда, мол, Михаил Геннадьевич вернётся-то из университета? Она мне ответила, что скоро, но в дом не пустила, сказала на улице ждать. Вот я и ждал вас, — проговорил Смертин, по незнанию назвав тётку Клавдию моей матерью. Меня аж всего перекосило, а Мария недовольно запыхтела. Парень же, как ни в чём не бывало, продолжил, мимоходом вытерев слюну, появившуюся в уголке рта: — Благодарю, значится, вас сильно за помощь дедушке моему. Он у меня один остался. Бабка по тому году померла в деревне. Она, почитай, там всю жизнь прожила. Как говорится, где родился, там и похоронился. А родители мои… а впрочем, наверное, я вас уже утомил. Звиняйтя, сударь.

Он с виноватой улыбкой протянул мне студенческий билет. А я взял его и снова задумчиво посмотрел на татуировку, украшавшую руку Смертина. Она оказалась вполне хорошего качества и навела меня на одну любопытную мысль.

— Интересная татуировка. Где делал, если не секрет?

— Дык сам. Я парень рукастый, весь в отца. И вот ещё глядите, сударь, — Смертин распахнул рубашку, обнажив впалую волосатую грудь, украшенную ликом нашего императора, швыряющего молнии. — Ну, как? Будто живой, да?

— Ага, круто, — оценил я, покосившись на брезгливо сморщившуюся сестру. — И сколько ты за такую работу возьмёшь?

— Договоримся, — добродушно усмехнулся Смертин, застёгивая рубашку.

— Миша, можно тебя на секундочку, — приглушённо произнесла сестра и осуждающим шёпотом продолжила, когда я обернулся к ней: — И зачем тебе татуировка? На уголовника хочешь быть похожим? Тогда дядюшка тебя точно из дома выгонит взашей. Да и что сказал бы наш отец? А мать?

— Подожди ты меня чихвостить, — еле слышно выдохнул я, вперив в Марию хмурый взгляд. — Вспомни, о шрамах на моём теле. Они похожи на руны. А если кто-то увидит меня голым? Девушка какая-нибудь? И что тогда? Даже если эта счастливица не поймёт, что это руны, то она явно офигеет, узрев столько шрамов. Что мне ей говорить? Что меня дядька использует, как доску для чистописания, а пишет он ножом? И ты сама знаешь, что такие шрамы может убрать только высокоуровневый маг воды. Даже наш дядя на такое не способен. Поэтому уж лучше я закрою шрамы красивыми татуировками. Так безопаснее будет.

— Не знаю, не знаю, — помрачнела сестра, покачав головой.

— Ладно, давай так. Я сейчас всё выясню у этого парня, а потом ещё раз всё хорошо взвешу и приму решение.

— Идёт, — согласилась Мария, исподлобья посмотрела на меня и с лёгкой обидой проговорила: — А чего же ты утаил то, что, оказывается, помог какому-то дедушке?

— Ничего я не утаил. Просто посчитал, что это мелочь, пустяк, не имеющий значения. Я так часто людям помогаю, а по выходным вообще мир спасаю, — весело усмехнулся я и повернулся к Смертину, снова зашедшемуся в кашле, сотрясшем все его костлявое тело.

— Ох и напасть, — наконец-то откашлявшись, проговорил он, сплюнув на тротуар жёлтую слюну.

— Вам бы подлечиться, — посоветовала Мария с жалостью глядя на парня, пошедшего красными болезненными пятнами.

— Подлечусь, сударыня, непременно подлечусь. Вот как гроши появятся, так сразу в аптеку пойду. Или в деревню поеду. Там есть бабка-знахарка. Она и мёртвого на ноги поставит. Хотите, историю о ней расскажу?

— Не особо, — быстро проговорил я и следом добавил: — Так что насчёт татуировки? Сколько стоит? За какое время сделаешь? И где тебя можно найти?

— Живу на Гончарной, дом пятьдесят два. А сколько делать буду — не скажу, поскольку не знаю, что рисовать надобно. Однако меньше десяти рублей точно не возьму.

— Десять⁈ — вытаращил я глаза, почувствовав на шее липкие, холодные лапы жабы. — И что я получу за десять рублей? Татуировку и девять рублей сдачи?

— Обижаете, сударь, — надулся парень. — Это я ещё со скидкой сказал цену. А уж мастерства у меня на все сто рублей.

— Ладно, я подумаю. И если надумаю, то приду к тебе в выходной.

— Договорились, — одарил меня щербатой улыбкой Смертин, вежливо попрощался и двинулся к станции метро.

— Вроде хороший парень, — задумчиво сказала сестра, глядя ему вслед. — А вот болезнь у него плохая. Как бы самим не заразиться, а то лечиться придётся.

— А разве существуют хорошие болезни? — усмехнулся я, мимолётом подумав, что сестра права. Как бы не заразиться.

К сожалению, мои исцеляющие руны тут не помогут. Они лишь устраняют физические повреждения, а перед вирусами бессильны.

— Может и существуют, но мы о них просто не знаем, — предположила Мария и пошла к дому дядюшки.

Я вместе с ней поднялся на крыльцо и проскользнул в холл. А здесь нас уже подстерегала тётушка, торопливо поправляющая занавеску, вылинявшую от множества стирок.

— И что это был за оборванец⁈ — сразу же рявкнула тётка, сощурив глаза. — С кем вы якшаетесь? Ещё не дай бог в дом заразу какую принесёте.

— Просто неравнодушный человек. Я случайно оставил на лавке около университета свой студенческий, а он принёс его мне.

— Раззява! — с удовольствием выдохнула тётушка Клавдия, откинув корпус, чтобы смотреть на меня свысока.

— Дорогая, успокойся. Всякое в жизни бывает, — мягко проговорил вошедший в холл дядюшка, держа в руке свёрнутую газету.

— Перестань его защищать, — глухо буркнула тётка куда-то в сторону, будто не хотела затевать конфликт, однако промолчать физически не могла.

Дядя проигнорировал её слова и с волнением спросил у меня, облизав губы:

— Была сегодня тренировка? Узнал уровень дара?

— Ага. Шестнадцатый.

— Шестнадцатый! — ахнул дядюшка, засияв, словно потрёпанная лампочка. — Даже больше, чем я надеялся! Отлично! Молодец! Молодец, мой мальчик! Я всегда верил в тебя!

Он в великом возбуждении обнял меня, уронив газету. А тётка разинула рот и недвижимо застыла, вытянув вдоль туловища сухонькие ручонки. Казалось, что это известие заставило её одеревенеть. Но — нет. Она лишь пару секунд простояла так. А потом у неё начал нервно дёргаться левый глаз. Лицо сморщилось, как печёное яблоко. В глазах же крупными буквами замелькала надпись, что боженька где-то дал маха, раз у такого, как