разбила подбородок в четыре года. Диван, на котором я обычно сворачивалась калачиком с книжкой, попивая приготовленный мамой горячий шоколад с зефиром. Ковер с замысловатыми узорами, которые я любила разглядывать, пока родители смотрели новости. Глядя на все это, я замерла. Из легких словно выкачали воздух. Даже если б мэры не удерживали меня, я вряд ли смогла бы сдвинуться с места.

Мой старый дом. Портреты на стене родительской спальни, брошенный на кровать мамин красный халат. Родители прижались спинами к стене, рты открыты, лица растерянны. Перед ними женщина с большим ножом в руках. Нет, не женщина.

Девочка.

Я отчетливо видела ее лицо – похожее на лицо моей матери, но моложе. Гораздо моложе. На вид ей не больше тринадцати. Слегка выпуклые бедра, круглое лицо. Злобная усмешка и мертвые глаза совершенно не вязались с детскими чертами лица.

Мне не нужно это видеть, нужно отвести взгляд, но я не могла. Даже вырвись я из цепких объятий мэров, все равно продолжала бы смотреть. Я должна увидеть, что произошло на самом деле. Все эти годы я была уверена, что отец жестоко убил маму, и теперь мне нужна правда. Я должна знать.

Девочка – Сиофра – что-то говорила, показывая нож. Отец отвечал, он выглядел испуганным и сердитым. А потом бросился к ножу.

И тут мама закричала. Я не слышала ее голос, но эти ее слова давно врезались в сердце, и я прочла по губам. Гораций, не надо!

Сердце забилось о ребра с такой силой, что я была уверена: Сиофра услышала.

Рука девочки двигалась быстро – очень быстро. Она схватила отца за запястье и дернула к себе. Их глаза встретились. На секунду мне показалось, что она вот-вот обнимет его.

Я смотрела, как маленькая Сиофра ринулась мимо него и вонзила нож в грудь моей матери. Я всхлипнула, когда мамино лицо исказилось в безмолвной гримасе боли. Из груди брызнула кровь прямо на девочку. Вытаращенные глаза отца наводили на мысль о сердечном приступе. Потрясенный, он обнял мать, не давая ей упасть.

Пока отец держал маму в объятиях, осторожно опуская ее на пол, Сиофра снова взмахнула ножом и воткнула лезвие отцу в шею. Тот рухнул, обмякшее мамино тело упало вместе с ним. Кровь мощной струей хлынула из отцовского горла, заливая пол и кровать. Он широко раскрыл глаза от ужаса. Он был еще жив. Мама схватилась за грудь, хватая воздух ртом. Я знала, что Сиофра не попала в сердце, вместо этого она проткнула легкое.

Девочка присела на корточки, взяла отца за руку и вложила в нее нож. В ту же секунду его глаза стали безжизненными, голова упала набок, пальцы обмякли на рукоятке ножа.

Монстров не существует, принцесса.

«Они есть, папочка, но ты не вырастил ни одного из них. Только породил».

Горе разрывало меня на части. Слезы текли по щекам, тело содрогалось. Все эти годы…

Следователи должны были понять, что это не убийство и самоубийство. Вскрытие тела отца должно было выявить синяки на запястье. Опытный криминалист заметил бы на месте преступления оставленные Сиофрой следы. Угол, под которым всадили нож, был совершенно неподходящим – слишком низким – для взрослого мужчины.

Но всем было наплевать. Отец страдал каким-то психическим заболеванием. Возможно, депрессией. Он плохо спал и был вынужден принимать таблетки. Я вспомнила, как подслушала спор родителей. Отец едва не потерял работу, когда после нескольких недель бессонницы набросился на коллегу.

Неуравновешенный человек, сидящий на лекарствах, нарушитель порядка в прошлом. Классический козел отпущения. Убийство с самоубийством и дочь, которая возненавидит его на долгие годы. Дело элементарное.

Пальцы мэров сжали меня за плечи, вытаскивая из кошмара.

– Ну и где же великая Кассандра Лидделл? – Их зловещие пронзительные голоса певуче захихикали мне в ухо. – Она собирается ворваться и спасти родителей? Или, может, хотя бы позвонить в больницу? О-о-о-о-о! – Часть мэров захлопала в ладоши. – Твоя мама пошевелилась. Она еще жива! Может, если поторопиться, ты сумеешь ее спасти… Чем же все закончится, Кассандра? – Глаза мэров вспыхнули от волнения, а потом клоны недовольно надули губы. – Но ты и сама знаешь чем, правда?

В моей груди все сжалось от горя и стыда. Отражение в зеркале дрогнуло, показывая комнату подростка. Беспорядок, брошенный на зеленый ковер рюкзак, незаконченный рисунок на полу. А под кроватью – белокурая девочка, закрывшая глаза, зажавшая уши руками, дрожащая от страха.

Я не пыталась спасти мать. Не звала на помощь. Я просто лежала там, пока кто-то не пришел.

– О-о-о, малышка Кассандра не захотела помочь… – Мэры опять надулись. – Наверное, ей нравился тот страх, которым она подпитывалась от родителей. Слишком приятно, чтобы обломать кайф, да? Вот тогда ты и узнала свой маленький грязный секрет. Что ты подсела на ужас, что ты предпочтешь питаться им, чем спасти тех, кого любишь. Потому что правда в том, Кассандра, что монстры на самом деле не могут любить. Ты ведь сама это знаешь, не так ли?

Мэры отпустили меня, и я рухнула на колени. Воспоминания о той ночи клубились в мозгу, отравляя разум, как едкий дым. Я пыталась забыть звук, который издала мать, когда нож проткнул ей легкое – хрип, бульканье, – но этот звук отдавался в голове. Острый укол печали пронзил меня, угрожая сломать. Монстры на самом деле не могут любить.

Сиофра погладила меня сзади по волосам.

– Мои родители должны были догадаться, – заговорила она своим легким, певучим голосом. Но на этот раз звучал всего один голос, а не восемь. – Как только они увидели тебя, то должны были понять, что кто-то забрал их ребенка. Их малышку. И оставил им монстра. Существо из ночных кошмаров. Пиявку страха.

Ярость, закипевшая в крови, почти заглушила боль в сломанных костях. Я медленно повернулась к Сиофре. Теперь она выглядела не как мэр, а почти точь-в-точь как моя мать – только намного моложе. Мама. Женщина, которая рассказывала мне на ночь сказки и причесывала по утрам. Которая приносила имбирный эль, когда я болела, и накрывала меня одеялом, когда я засыпала на диване. Женщина, у которой был самый прекрасный смех. Может, у них и одинаковые черты лица, но выражение лица мамы сейчас было как у Сиофры: детская улыбка, которая никогда не отражалась в глазах.

Я снова посмотрела в зеркало. Сиофра показывала все то же изображение: маленькая Кассандра, съежившаяся под кроватью.

– Каково это? – Она хихикнула. – Знать, что ты могла спасти их, но не сделала этого? Что спряталась под кроватью, как трусиха?

– Мне было всего тринадцать, – процедила я сквозь стиснутые зубы.

– Мне тоже – и полюбуйся, что мне удалось… Я изменила для них все.

Я уставилась на девочку под кроватью – ее глаза были