Митр хмурится, но кивает, признавая мою правоту. Я отчаянно пытаюсь найти выход, и думаю о том, что следует просто силой приволочь сюда Анге, и заставить во всем признаться, но…

– Вик. – Митр внимательно наблюдает, как я ищу в голове ответы и решение, – не забывай, что ты не один. С момента твоего признания Санти стала и для нас всех семьей – ведь вы связаны теперь до конца жизни. Для меня она сестра, и я сделаю все, чтоб она была в безопасности. Слышишь?

– Спасибо. – Киваю, и уже понимаю, что нужно делать дальше, чтобы стопроцентно защитить свою пару, – тогда… Надо написать отцу.

– Что? – кажется, говоря все это, Митр имел в виду другое, но я уже сложил в голове то, что раньше никак не складывалось.

– Слушай. Санти – моя пара, верно? Она теперь в нашей семье, и отец почувствует это, как только окажется рядом. Для него безопасность нашей семьи – дело чести, и только он сможет принять меры для ее защиты. Мы ведь даже не знаем, против кого боремся! А вот у отца хватит власти и полномочий, чтобы узнать…

– И как ты себе это представляешь? Не забыл, что у тебя впереди наказание?!

– Да хоть десять, плевать! Нам нужно защитить сестер, и выяснить правду – поэтому нам нужно обратиться к отцу. Напишем ему, и расскажем все – а уж он придумает, как вытрясти правду из Анге.

Димитр открывает рот, собираясь возразить, и тут же закрывает его, задумавшись. Мы действительно пока ни в том положении, чтобы тащить сюда преподавательницу, и силой выбивать из нее признание. А это – я чувствовал – просто необходимо, иначе Санти грозит опасность.

А еще, возможно, ее сестре.

И для Митра это последний, решающий аргумент.

– Я напишу, – кивает братец, и я даже не думаю возражать, – ты ведь понимаешь, что он примчится сюда?

– Ну вот и познакомим заодно, – мрачно усмехаюсь, понимая, что в других обстоятельствах ни за что бы не стал представлять отца так рано ведьме.

Не тех они оба характеров, чтоб все прошло гладко.

Но разве гладко – это вообще про нас с Санти?

Я встаю с кровати, предлагая брату уже отправиться на поиски девушек – и он тут же соглашается, поднимаясь вслед за мной. Напоследок тормозит меня у самой двери, и задает простой, даже ожидаемый вопрос.

– Слушай, а почему ты зовешь Санти до сих пор ведьмой? Мы ведь уже доподлинно выяснили, что это не так…

Я даже улыбаюсь, понимая, что ответ приходит сам, и он самый честный из всех, что может быть.

– Потому что она ведьма не по происхождению, братец. А по характеру…

Безумно непривычно – идти по улице, где все на тебя смотрят, но не с презрением – а как будто с искренней радостью. Некоторые даже подходили поздороваться, и выражали свое почтение – мягко склоняли головы перед Линн, и передо мной.

Кажется, сестрице к такому не привыкать, потому что она лишь улыбалась в ответ, и кивала, не сбавляя шага.

– Я же говорила, что все захотят с тобой встречи, – весело произносит она, когда мы сворачиваем с оживленной улицы в более спокойную часть поселения, – поверь, это они еще держат себя в руках, потому что я рядом. Но им всем очень интересно узнать, что с тобой было…

– Почему я не похожа на вас? – не сдержавшись, вываливаю давно мучающий меня вопрос, – то есть, цвет волос и остальное – это да. Но вы такие красивые, изящные, уверенные…

– Ты тоже красивая, – приподнимает бровь сестра, и окидывает меня внимательным взглядом, – мелкая, правда. На самом деле, есть у меня объяснение.

– И какое? Может, я родилась… Больной?

Линн закатывает свои серо-голубые глаза, и сворачивает на другую улицу. Я следую за ней, и вот мы уже попадаем совсем в нежилой проспект, где впереди виднеется полукруглое здание с большим входом. Судя по взгляду Линн, именно в него мы и направлялись.

– Не говори глупостей. Санти, оборотни не просто так живут в стае, понимаешь? Например, Черные и Серые вообще не протянут и года в одиночке – они просто погибнут, если их Вожак примет решение изгнать их. Для нас важна семья и в моральном, и в физическом смысле – это делает нас сильными, выносливыми, стойкими.

Я киваю, уже догадываясь, но не до конца понимая смысл фраз сестры.

– Белые другие. Мы можем жить одни – но со временем наши физические силы угасают. Не пропадают совсем – но становятся намного слабее. Ты с младенчества жила без семьи, даже без догадки о том, кто ты есть. Это логично, что твое обоняние, ловкость и слух не выработались в достаточной степени. Не переживай, все вернется, как только ты научишься перевоплощаться в волчицу.

– А я вроде как уже… – произношу, и вижу в глазах сестры настоящую гордость, – но, если честно, я даже не помню об этом.

Быстро, пока мы доходим до здания, у входа которого замерли двое охранников, я рассказываю Линн историю из той ям в лесу – и с облегчением вижу, как сестра улыбается на мои тревоги.

– Это было неосознанное обращение, чтобы выжить. Но, конечно, это потрясающе – в столь юном возрасте, да еще и без всякой подготовки… Ты сильная волчица, Санти. Я думаю, Совет будет рад услышать такое. Идем же скорее.

Она кивает двум охранникам, когда те распахивают перед нами двери – и мы входим в просторный коридор, где на стенах висят картины.

– Сюда, Санти.

Кажется, Линн не терпится показать что-то – и я послушно следую за ней, не успевая толком ничего разглядеть. Мы быстрым шагом двигаемся почти до конца коридора, пока сестра неожиданно не замирает – и не указывает ладонью вперед и вверх.

– Смотри.

Если бы я не знала до сих пор, что вырастившая меня семья – приемная, то вот в этот самый момент бы подумала об таком.

Потому что на фото была изображена я – только старше, и как будто… Здоровее, что ли. Словно я провела всю свою жизнь не на просто еде и тяжелой домашней работе, а на свежем воздухе и с довольно часто разъезжающимися в стороны уголками губ. А еще обзавелась широкоплечим угрюмым мужчиной, что с невероятной нежностью держал в руках крошечную девочку.

– Это родители, – поясняет очевидное Линн, и прижимает ладони к груди, – здесь мне около трех. Через год… Их не стало.

Я молча делаю шаг к сестре – и мы как-то само собой притягиваемся друг к другу телами, обнимаясь и не отрывая взгляда от картины. Две дочери, что недополучили родительского тепла в детстве, и плохо умеют выражать чувства – но разделившие свое горе напополам, и как будто бы им обоим стало сейчас легче.

Мне – потому что я теперь знаю, что меня не бросали, не выкидывали, словно случайный ненужный хлам на улице.

А Линн – потому что она не одна в целом мире. И спустя столько лет родной человек вернулся в ее жизнь.

– Я всегда буду рядом, – обещает мне сестра, и я вижу, как блестят при свете ее мокрые щеки, – прости что не смогла тебя отыскать.