растения в саду и гуляющей по дому «без видимого беспокойства или душевного волнения». Позже она сидела у открытого окна и штопала чулки, не обращая внимания на железнодорожных служащих и других посетителей, которые приходили поглазеть на нее.

Тем временем ее сын Джеймс был допрошен суперинтендантом Гаем и королевским адвокатом. Юноша утверждал, что в вечер убийства ходил с родителями за кровяной колбасой, а вернулись они домой около десяти часов. Мать приготовила кровяную колбасу к ужину, но сама к ней не притронулась. Отец спросил, почему она не ест, и она ответила, что колбаса напоминает ей историю, которую она читала о человеке, совершившем убийство и вернувшемся домой «со сладостями в руках, которые были все в крови». Подобно леди Макбет, Мэри Споллин начинала видеть преступление своего мужа в каждой повседневной детали своей жизни.

Мистер Гай спросил Джеймса, видел ли он, как его отец забирался на крышу старой кузницы. Тот признался, что видел, но добавил несколько неправдоподобное объяснение: рабочий по фамилии Магилл часто работал в здании допоздна, разжигая огонь в очаге, и отец Джеймса любил подшучивать над ним, выливая воду в дымоход, чтобы потушить огонь. Но это было все, что они смогли вытянуть из юноши, который не особо хотел разговаривать. Как показали дальнейшие события, он был яростно предан своему отцу. После этого мистер Гай и мистер Кеммис остались, чтобы посовещаться и подготовить дело к слушанию перед мировым судом, назначенным на вторую половину дня.

Незадолго до четырех часов дня задержанного вывели из камеры на Фредерик-Лейн и в сопровождении двух полицейских посадили в ожидавший его кэб. Потребовалась целая вереница полицейских, чтобы сдержать толпу, которая последовала за экипажем, отправившимся в свой десятиминутный путь. Не успел кэб доехать до следующей улицы, как дорогу ему преградил полицейский. Он приказал кучеру развернуться: мировые судьи отложили рассмотрение дела. Вокруг остановившегося кэба сгрудились люди, прижимаясь лицами к окнам в надежде разглядеть негодяя. Споллин сидел, сгорбившись, а черты его лица скрывала кепка с козырьком.

Ответственным за задержку был мистер Кеммис, обеспокоенный тем, что у обвиняемого не было адвоката. Добившись отсрочки, он отправил срочное сообщение суперинтенданту Гаю, поручив ему поговорить со Споллином насчет адвоката. Суперинтендант сразу же отправился на Фредерик-стрит, сообщил заключенному об изменении плана и по его просьбе написал письма двум дублинским барристерам, запросив их присутствия в полицейском суде на следующее утро. Затем детектив отправился домой, довольный тем, что выполнил свои обязанности. Увы, это было не так.

Если бы сегодня Джеймсу Споллину было предъявлено обвинение в убийстве, то, скорее всего, он явился бы в один из районных судов Дублина в течение одного-двух дней после ареста. На коротком слушании судья бы просто поинтересовался, собирается ли обвиняемый признать свою вину, а затем передал бы дело в Центральный уголовный суд для его дальнейшего рассмотрения. В викторианской же Ирландии юридические процедуры, необходимые для передачи подозреваемого в убийстве в суд, были мучительными и медленными. В основе этого процесса лежала подготовка документов, известных как «сообщения», – заявлений, сделанных свидетелями под присягой. Каждый свидетель представал перед мировым судьей и подвергался допросу – а зачастую и перекрестному допросу – со стороны адвоката. После того как секретари составляли письменный протокол показаний свидетелей, он зачитывался, и в случае необходимости в него вносились поправки. Выслушав все показания, мировые судьи принимали решение о том, имеются ли основания для привлечения обвиняемого к ответственности, и в случае положительного ответа передавали дело в суд.

Один из недостатков этой трудоемкой системы заключался в том, что слушания, задуманные как предварительные, нередко превращались в затянувшуюся и хаотичную генеральную репетицию судебного процесса. В случае с Джеймсом Споллином для рассмотрения дела потребовалось почти три недели, пять дней в суде и более двадцати свидетелей. Обвинители под руководством Томаса Кеммиса были только рады, что процесс затянулся, ведь любая задержка давала полиции дополнительное время для сбора доказательств. Более того, это было им необходимо, так как большинство нейтральных обозревателей вскоре пришли к выводу, что доводы обвинения звучат недостаточно убедительно.

Долгожданное слушание состоялось в субботу, однако немногим жителям Дублина посчастливилось на нем присутствовать. Большинство из тех, кого в итоге пустили в зал суда, были газетными репортерами, прибывшими в небывалом количестве со всех концов Ирландии. Председательствующий судья мистер ОДоннелл распорядился поставить складные столы в передней части зала, чтобы обеспечить наилучший обзор судебным художникам. Вместе с ним за судейским столом находился другой мировой судья, Фрэнк Торп Портер, брат которого, Джордж, был тем самым хирургом, что семь месяцев назад проводил вскрытие мистера Литтла.

Палящее солнце светилось в безоблачном небе, и уже с утра в суде было настолько невыносимо жарко, что на крышу послали людей, чтобы снять стекла с мансардных окон. Впрочем, это мало что изменило. Большую часть дня присутствующие протирали лица носовыми платками, а газеты использовали в качестве вееров. Недалеко от входа в суд сидело значительное число представителей железнодорожной компании, в частности Бернард Ганнинг, который, по всей видимости, испытывал огромное облегчение оттого, что его перестали считать главным подозреваемым. Слушание должно было начаться в одиннадцать часов. В зале возникла небольшая суматоха, когда полицейские внесли мешки с похищенной добычей и поставили их на стол для вещественных доказательств. В четверть двенадцатого суперинтендант Гай спросил, готов ли суд к выведению заключенного, и вскоре на скамье подсудимых появился сам Споллин. Репортер газеты Freemans Journal описал его следующим образом:

«Мужчина ростом около метра семидесяти пяти, жилистый, мускулистый и энергичный, с залысинами, рыжими волосами и усами, которые обрамляют подбородок и почти сходятся внизу. Лицо худое и угловатое, большой нос крючком, гармоничный подбородок и губы, цвет лица бледный. Лоб довольно высокий, что свидетельствует о высоком интеллекте. В его голове нет ничего от обычного криминального типа, однако отсутствие правого глаза придает лицу недоверие, которое в противном случае было бы привлекательным. Резкие черты рта и сжатые губы придают задержанному суровое и решительное выражение лица. Затылок массивный, а осанка и интеллигентное выражение лица свидетельствуют об уровне ума, превосходящем тот, который можно было бы ожидать с учетом жизненной ситуации задержанного. На нем было синее пальто и рабочая куртка из белой фланели с перламутровыми пуговицами, а также брюки из того же материала. Он вел себя спокойно, размеренно и сдержанно, на заданные вопросы отвечал четко, твердым голосом в манере, свидетельствующей о его высоком интеллекте, если не об образовании».

Начало у слушания выдалось не самое удачное: тут же выяснилось, что у задержанного до сих пор нет адвоката. Вина за это полностью легла на суперинтенданта Гая, который совершил глупейшую ошибку,