Я взяла напиток и пригубила. Он был одновременно и сладким, и острым. Оглядела шезлонги, на которых отдыхали в основном женщины-купальщицы. Держа в руках книги или журналы, нацепив на лица огромные солнцезащитные очки. Принимая солнечные ванны, как называла это моя мать со своим вечным акцентом. Оттого, как она это говорила, подобное занятие казалось баловством. Но мать тоже принимала солнечные ванны. Развязывала завязки своего купальника, чтобы не оставалось белых полосок. Пила воду из графина, и защитный крем с ее губ таял на ободке бокала. Почему я всегда хотела быть рядом с матерью? Она не давала мне чувствовать себя безмерно любимой. Она не жертвовала собой ради меня, как многие матери жертвуют ради своих детей. В то же время, если не считать солнечных ванн и куриных крылышек, она и для себя не жила.

– В Айдахо, – говорил Уилт, – мы не особенно ходим по бассейнам, хоть муниципальным, хоть клубным. У нас нет никаких тики-баров.

– Никогда не была в Айдахо, – сказала я.

Это было довольно глупое замечание, поскольку я на самом деле почти нигде не бывала. Мои родители мало куда ездили, не считая Поконо и Италии. То же можно было сказать и обо всем остальном. Мы ели воскресными вечерами блюда китайской кухни. В остальное время – стейк или пасту. На обед моя мать почти каждый день готовила пастину.

– Айдахо – самый красивый штат. Я говорю так не потому, что живу там. Пенсильвания, – произнес Уилт, – что сказать… Я отсюда родом. В Пенсильвании растет много яблочек с гнильцой.

– А вы – яблочко с гнильцой? – спросила я. Мне слабо верится, что эти слова вылетели из моего рта со «страстью томной», но некоторые выражения не могут быть никакими иными – только сексуальными.

Он рассмеялся и подмигнул.

– Нью-Мексико, – сказал Уилт, – на втором месте. Второй по красоте штат.

– Следующий отпуск мы проведем на американском Западе, – повторила я слова отца.

– Ты и твоя маленькая дочка?

– Да, – подтвердила я. – Я и Лулу.

– Лулу, какое чудное имя. Сколько Лулу лет?

– Хм-м, семь, – сказала я. – На следующей неделе стукнет восемь.

– Что ж, с наступающим днем рождения Лулу. Что она хочет в подарок?

– Будь я проклята, если знаю!

На это Уилт от души расхохотался. Я разговаривала, как персонажи взрослых книг, которые я тогда читала. Мужчина поболтал свой напиток в бокале. Я допила остатки того, что было в чашке. В то утро я съела только одно яйцо вкрутую, потому что нервничала, не зная, когда отец вернется домой. Теперь я ощущала эту жидкость, прохладную, на дне своего живота. Казалось, в голове плясали пузырьки в форме звездочек, отрывая череп от шеи.

– Джоан, мне голову напекло, – неожиданно сказал Уилт. – Пойду к себе в номер, остыну в теньке.

Я кивнула, глубоко разочарованная. Мои волосы показались мне слишком короткими и сухими, а книга – самой что ни на есть пустой тратой времени, и я больше не хотела плавать, как ребенок.

– Встретимся как-нибудь.

Уилт встал, и я увидела, какой он высокий. Интересно, задумалась я, сочла бы этого мужчину привлекательным моя мать? Его ноги, поросшие курчавыми волосами, казались очень темными. На мужчине были дорогие кожаные туфли – из тех, которые обычно не надевают, идя в бассейн. Я провожала Уилта взглядом, пока он поднимался по лестнице в здание клуба.

Я снова перевела взгляд на бар и увидела на бамбуковой стойке черный кожаный бумажник. Бартендер заметил его одновременно со мной.

– Я с ним знакома, – сказала я бартендеру. – Я его догоню.

Тот равнодушно кивнул. Я схватила бумажник со стойки и рванула вслед за Уилтом, как была, босиком и в купальнике. Мужчина уже добрался до верхнего уровня парковки, когда я его догнала.

– Уилт! – запыхавшись, позвала я.

Он открывал дверцу большой черной машины и обернулся, чтобы взглянуть на меня. Широко улыбнулся. У мужчины оказались очень белые зубы – такие белые, что это немного пугало. Я протянула ему бумажник, прыгая с ноги на ногу: раскалившаяся щебенка обжигала пятки.

– Господи! – воскликнул Уилт. – Садись скорей в машину, хочешь?

Я скользнула на пассажирское место, а он сел на водительское, завел двигатель, опустил все стекла и включил на полную мощность кондиционер. Переднее сиденье представляло собой один длинный диван из черной кожи. В машине пахло чем-то абсолютно непривычным – мне показалось, змеиной кожей и старостью.

– Джоан из Снарка, благодарю тебя. Какой благородный поступок! Знаешь, какая это редкость в нашем мире – благородная женщина?

Странно то, что я помню почти все вплоть до этого момента. После него мои воспоминания – мелкие пятнышки. Как мы ехали через поселок Вершина Мира, как мелькало светло-голубое небо между деревьями. Не помню, чтобы мы разговаривали. В доме покойных родителей Уилта я все же запомнила старомодный мини-бар-кухню. Так холодно, как там, мне еще никогда не было. Вся эта мебель, ледяная на ощупь. Мы пили какое-то коричневое спиртное из толстостенных бокалов с гигантскими кусками льда. Еще там были низкие кожаные кушетки цвета настоек, стоявших в домашнем баре моих родителей.

Не думаю, что я сознательно решила не бояться, но, возможно, так и было. Наверное, руки мужчины не пугали меня, потому что они являлись единственным теплым предметом в доме. Я помню, что Уилт помогал мне ставить мое тело в определенную, нужную ему позу, – а именно на четвереньки – на горчичного цвета ковре рядом со стеклянным кофейным столиком с золотым ободком. Но я знала по фильмам кабельного телевидения, как следует держаться в таких случаях. Кроме того, благодаря им я уже больше года получала оргазмы. Смотря жаркие сцены и оседлав свернутое в ком одеяло ранним утром, пока мать готовила завтрак. Пока слышен был звон лопатки о сковороду и открывание-закрывание дверцы холодильника, я с энтузиазмом двигалась к ощущению, которое едва ли была способна понять.

Не знаю, откуда взялась в моем сознании обстановка этого дома: то ли из воспоминаний, то ли из фильмов, которые я смотрела. Может быть, и оттуда, и оттуда понемногу. Не помню, входил ли Уилт в меня, но помню, что ощущала боль. Иногда я очень отчетливо видела, как он вылизывает каждый сантиметр моего тела выше колен и ниже пупка, так самка животного моет своих детенышей широким языком. Уилт так и не снял с меня трусы от купальника, только отодвигал ткань участок за участком, выискивая еще не вылизанные полоски плоти. Я сохраняла полную неподвижность. Не было музыки, не было вообще никаких