имеем — ведь совсем недавно я чувствовала облегчение, узнав, что он нашёлся и жив, теперь же этого оказалось недостаточно. Одни загадки разрешились, их места заняли другие, столь же непонятные.

Утро выдалось мрачноватым и мокрым — за окном январский дождь браво стучал по всем звучным поверхностям, выбивая почти барабанную дробь. Голова не болела и не кружилась, хотелось есть, а значит, и жить. Спустилась к портье, чтобы оплатить следующие сутки проживания и узнать, где поблизости можно позавтракать. Сонная девушка предложила свежий кофе и выпечку, и я, заполучив завтрак в номер, устроилась за столом, обретая бодрость духа от изумительного аромата, исходящего из чашки. Булочки были, как сиамские близнецы, сросшиеся вместе, одинаково румяные, одинаковой формы. Отпила глоток кофе и взялась за булочки, намереваясь нарушить их сиамское родство. Сиамское родство… Почему у меня возникла такая ассоциация? Видимо, в сотрясённом мозгу рождаются абсурдные идеи. Я могу знать то, о чём не подозревала. Нарды… Миссис Хоуп требовала вернуть нечто, хранившееся в тайнике моих нард, то, что никогда там не лежало. Но это нечто могло лежать в таком же тайнике точно таких же, но других нард! Сиамские близнецы… Вчера перед уходом Нейтан спросил, где и кем они были сделаны, но ведь тот мастер явно создал не один набор, существуют и другие. По каким-то причинам Хоуп искала в доме нарды с тайником, а мои, по невероятной случайности, оказались похожими на те, что она искала. Потрясенная гениальностью своей догадки, я проглотила кофе, но не дотронулась до булочек, словно боялась нарушить их близнецовую связь. Надо позвонить Нейтану, рассказать, поделиться. «Визитка» инспектора лежала на столе. Схватив её, ринулась на ресепшен к аппарату.

Казалось, телефон целую вечность равнодушно цитирует безответные гудки, пока в трубке не раздалось хрипловатое «Хэллоу, Нейтан слушает».

— Это Анастасия, здравствуйте, — начала я по-русски, крякнула и исправилась, зачастила, волнуясь. Он слушал, молчал, и я, боясь, что пропадает связь, переспрашивала, на месте ли он. Он отзывался и в конце концов остановил меня и сказал:

— Я сейчас подъеду к вам, — и отключился.

Взглянула на циферблат часов, висящих на стене, и похолодела. Половина восьмого! Я позвонила Нейтану в половине восьмого утра! Какая же я идиотка! Разрываясь между неловкостью уже совершённой и неловкостью предстоящей, слабовольно решила не перезванивать, чтобы извиниться и остановить его. Будь что будет! В конце концов можно быть снисходительным к бестолковости пожилой раненой иностранки. Поднялась в свой номер и в ожидании предположительно сердитого, вырванного из постели Нейтана, от волнения съела оба вещественных доказательства своей «гениальной» идеи. Инспектор прибыл неожиданно скоро, вероятно, гнал на всех парах. Стук в дверь застал меня почти врасплох. Едва он вошёл, внеся с собой легкий запах одеколона, я накинулась на него с извинениями. На щеке у него был приклеен кусочек пластыря, видимо, порезался, когда брился. Торопился…

Он молча кивал, затем заявил:

— Выпил бы кофе…

Пока ахала и организовывала кофе, успокоилась, а когда, усевшись в кресло, инспектор утопил в широкой ладони маленькую чашку, я почти обрела равновесие, ментальное и физическое.

— О чём вы хотели так срочно сообщить, Анастасиа?

Я принялась излагать своё озарение.

Он выслушал меня с хладнокровным спокойствием, поставил чашку на стол и сказал:

— Вчера мой сержант порылся в поисках информации и обнаружил, что такие нарды выпускались в начале прошлого века, в Голландии.

— То есть, я права!

— Да, — кивнул он. — Верно то, что такие наборы могли попасть и в Россию, и в Англию, разными путями.

— То есть, вы поддерживаете мою идею?

— Вполне, — кивнул он, заставив моё сердце подпрыгнуть и учащенно забиться. От удовольствия, кстати.

— Значит, нужно искать второй набор, в котором тоже может быть, э-э-э… секретное место…

— Тайник, — уточнил он.

— Да, тайник, позабыла слово.

— Но, возможно, второго набора и не существует. Ведь Хоуп и Браун ничего не нашли. Хотя, очень хотели…

Если идея верна, и нарды, принадлежащие Монтгомери, существуют, об этом следовало прежде всего спросить у него самого. И, возможно, сегодня с ним можно будет поговорить.

— Мистер Монтгомери должен пролить свет на эту странную историю, — в унисон моим мыслям сказал инспектор.

— Простите, что так рано позвонила вам, — ещё раз извинилась я, когда итоги были подведены.

— Я рано встаю, — ответил он и пригладил свою редкую рыжину. — Как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо, — бодро ответила я.

— В таком случае, я пойду. Позвоню вам позже, насчет Монтгомери. Понимаю, что вам хочется его навестить… увидеть.

— Да, спасибо, — пробормотала я.

Мне не хотелось, чтобы он уходил, возникла даже неуместная мысль попросить его взять меня с собой, скажем, к морю, подышать морским воздухом. Я не набралась достаточно наглости, чтобы озвучить эту просьбу. Он ушёл, постояв у двери, как в прошлый раз. Ладно, хоть худо-бедно напоила его кофе. И подкинула информацию для размышления.

Полдня маялась в ожидании, от бездействия и волнения. Тишина утра сменилась ветром и дождём. Я била себя по рукам, отбивая порывы позвонить Нейтану и спросить, как идут дела. И, конечно же, когда наступил час икс, то есть, меня позвали к телефону, я умудрилась заснуть, устав от терзаний. Спрыгнула с кровати, опасно поспешив — от спешки закружилась голова, и пришлось притормозить, чтобы сохранить равновесие.

Нейтан коротко сообщил, что Монтгомери пришёл в себя, к нему допускают посетителей, и, что он, инспектор, готов отправить сержанта Уиллоби, чтобы тот подвёз меня в больницу. Рассыпаясь в благодарностях за звонок и заботу, подумала, что уже задолжала английской полиции кругленькую сумму. Сержант не заставил себя долго ждать, и вскоре его машина несла меня по улицам Гастингса к больнице, где лежал Джеймс.

У стеклянных дверей палаты я застряла, собираясь с духом, почувствовав себя в чём-то виноватой и боясь столкнуться с чем-то неожиданным. Поправила причёску, стараясь получше замаскировать заплатку над ухом, и вошла. Я не сразу узнала Джеймса, переступив барьер двери и внезапной скованности. Он полулежал на подушке, бледный, осунувшийся, не похожий на того энергичного цветущего человека, каким приезжал в Питер. Но это несомненно был он; должна признаться, что в свете последних событий меня терзали сомнения — увижу ли я именно того, кого ожидала увидеть. Джеймс оторвался от подушки мне навстречу и слабо улыбнулся.

— Асья! Здравствуйте. С вами всё в порядке? Мне так жаль, что так случилось… — он замолчал, горестно глядя на меня.

Не думаю, что виноватое выражение отсутствовало на моём лице. Так мы и смотрели друг на друга, без вины виноватые. Хотя, как сказал кто-то из умных авторитетов, что бы