примерно в 1800 году французский востоковед Константин Франсуа де Шассбеф де Вольней, воспользовавшись этим словом в качестве обобщающего термина, практически не связанного с идеями его современников либо их представлениями об определении собственной идентичности.) В 1600 году, когда была основана Ост-Индская компания, значительная часть севера субконтинента находилась под властью Джалалуддиина Акбара из династии Великих Моголов, показавшего пример других подходов к различным религиозным течениям. Акбар стремился объединить всех, как мусульман, так и всех остальных, в движение под названием таухид-и-ил-лахи, что переводится как «божественное единение», и включал в собственную повседневную жизнь ритуалы и обычаи многих народов империи – от вегетарианства и йоги индусов до буддистской тонзуры, огненных обрядов парсов и даже целибата, мысль о котором ему внушили бродячие иезуитские апостолы. По примеру Британской, империя Великих Моголов тоже поддерживала масштабные инициативы по сбору сведений и накоплению знаний, задействуя целые армии писцов для перевода священных книг между такими языками как арабский, персидский, санскрит, урду и ряд других. Впрочем, сам дух этого проекта носил больше экуменический характер, а в роли его движущей силы главным образом выступала любовь к возвышенному, но не провозглашенный Максом Мюллером принцип «классифицируй и завоевывай». Однако в плане общего использования индуизм популяризовал не Мюллер, а его главный соперник в санскритологии сэр Монье Монье-Вильямс, при этом признавая все налагаемые им ограничения. «Индуизм похож на некую нестандартную структуру, явно созданную не одним архитектором», – заявил Монье-Вильямс, приведя этот термин в своей работе «Современная Индия и индийцы», увидевшей свет в 1879 году. Вскоре этой структуре предстояло рухнуть (29): «Могучее брожение, могучий подъем мысли сотрясают сами основы древних верований, – утверждал этот ученый евангелист, – поэтому те из них, которые не опираются на живой Камень, шатаются и вот-вот упадут». Полагая, что это поможет обратить Индию в христианство, он взялся за решение трудной задачи по созданию санскритско-английского словаря, и по сей день не утратившего своего авторитета. По мнению Монье-Вильямса, санскрит, с его «богатством и гибкостью», был лучшим движителем христианской веры. Встречая индусов, утверждавших, что в силу своего пантеизма они уже христиане и «даже больше», он очень раздражался. В ответ на это ученый муж возражал, что индуизм поощряет «гнусное идолопоклонничество», а его сторонники «низводят своих божеств до уровня греховных созданий». В одной из его книг, в самой авторитетной манере определявшей индуизм для читателей в Европе и за ее пределами, была глава под названием «Поклонение дьяволу», в которой опять заявил о себе сверхъестественный персонаж, жаждавший душ и сигар. Монье-Вильямс привел несколько историй, не называя ни конкретных мест, ни имен:

Когда на юге Индии умер некий европеец, при жизни наводивший на всю округу ужас, туземцы взяли в привычку возлагать ему на могилу сигары и бренди, дабы умилостивить его дух, который, по их убеждению, без устали бродил по окрестностям, лелея свои дурные наклонности. Точно та же практика применялась и ради расположения человеколюбивого духа одного великого европейского спортсмена, при жизни избавившего его края от нашествия тигров.

Что бы ни представлял собой культ такого странного поклонения, безбрежный и вечно изменчивый полог индуизма вполне мог принять его. Для европейских мыслителей важнее всего было то, что границы индуизма прочерчивались в пику исламу, который в рамках их нарратива проявлял в своем монотеизме такой фанатизм, что даже отвергал божественность Христа. На карте мировых религий не было места для культа, образовавшегося вокруг покойного лейтенанта Уильяма Кардена, вошедшего в историю под именем полковника Шах-Пира (30), – ирландца, умершего неподалеку от Ахмедабада в 1817 году и ставшего объектом религиозного поклонения для индусов и мусульман, приносивших ему на могилу сваренные вкрутую яйца. Если, разумеется, не считать его ошибкой в выборе категории со стороны примитивных народов, не способных поддерживать на плаву свои религии. Монье-Уильямс приходил к выводу, что «нравственное завоевание Индии еще только впереди».

О подношениях в виде бренди и сигар в своем основополагающем труде «Антропология» (1831), впоследствии положенном в основу всего современного религиоведения, писал и оксфордский доцент Эдвард Бернетт Тайлор. «Не так давно на юге Индии, где местные жители практикуют поклонение демонам, был обнаружен храм поклонения духу британского офицера, непревзойденного охотника, приверженцы которого, учитывая его вкусы при жизни, возлагали на алтарь сигары с обрезанным концом и бренди», – рассказывал ученый. Этот боготворимый англичанин выступал в поддержку теории анимизма (31), провозглашенной самим Тайлором, которая впоследствии принесла ему всеобщее признание. В понимании доцента религия определялась попросту «верой в духовное», а анимизм считался наиболее примитивной ее стадией.

Анимизм представлял собой «веру дикарей» в то, что мир «кишит умными и могущественными бестелесными существами»: невидимыми духами, витающими в воздухе, обитающими в телах животных, живущими внутри предметов и населяющими цветы. Первая фаза религии сводилась к осознанию того, что «жизнь полна событий, которые происходят не сами по себе», и «неумелым» попыткам докопаться до их причин. Тайлор утверждал, что анимизм тоже неизменно проходит через вереницу различных «-измов» – фетишизма, тотемизма, политеизма, шаманизма и т. д. – чтобы в итоге вознестись до вершины в виде монотеизма, определяемого осознанной и разумной верой в Бога, в идеале вписывающегося в квакерские религиозные представления самого этого ученого мужа. И если этой стадии на данный момент достигли еще не все, то только потому, что у многих до сих пор сохранились устаревшие духовные иллюзии или, как их называл сам Тайлор, пережитки, которым больше нет места в цивилизованной религии. Поэтому этнография должна ставить своей целью «выявить остатки старой, примитивной культуры, превратившиеся в пагубные суеверия, а потом пометить их как подлежащие уничтожению».

Разрабатывая теорию анимизма, Тайлор перелопатил не одну гору мемуаров колониальных чиновников, материалов местных газетчиков и отчетов миссионеров со всех уголков Британской империи, дабы выявить в хаосе всех этих данных хоть какую-то структуру. Каждые несколько лет его друг Макс Мюллер обращался в Министерство по делам колоний с просьбой упорядочить и централизовать сбор сведений о «дикорастущих» религиях, но чаще всего не получал на них никакого ответа. Тайлор прекрасно отдавал себе отчет, что его данные носят разрозненный характер, а на источники сведений, в роли которых зачастую выступали путешественники, отправившиеся в неизведанные края, но не говорящие на языках описываемых ими народов, далеко не всегда можно положиться. Дабы очистить научную теорию примитивных религий от примесей первоисточников, Тайлор по примеру Мюллера взял на вооружение метод исключения специфичного контекста, в котором собиралась информация, будь то военный лагерь или наспех сколоченный зал для миссионерских проповедей. Дабы докопаться до глубинной сути «религиозных систем низших рас, – писал Тайлор, – требуется внимательное изучение с целью отделить подлинное развитие туземной теологии от