запретила христианским британским миссионерам обращать местных жителей в новую веру, опасаясь, что те, проявив в данном вопросе чрезмерную чувствительность, взбунтуются. Однако на фоне призывов импортировать вместе с товарами и Христа (25), звучавших все чаще и чаще, уступила и допустила евангелистов в Индию проповедовать слово нового Бога. Когда им развязали руки, эти апостолы добились поистине удивительных результатов среди многочисленных представителей низших каст: всего за четыре года под руководством преподобного Колдуэлла в христианство были обращены восемнадцать тысяч шанаров из Тинневелли. В то же время этим бесстрашным чужеземцам пришлось напрямую соприкоснуться с духовными наклонностями тех, кого они пытались обратить в новую веру. В 1819 году в Бомбее открылся для посещений храм Святого Андрея, только что построенный пресвитерианской церковью Шотландии. Настоятелем в нем был тоже шотландец, священник по имени Джеймс Клоу (26). Все больше страдая с каждым днем от бомбейской жары, Клоу вернулся в Шотландию, а умер в Австралии. После его отъезда в ризнице церкви Святого Андрея еще долго висел его портрет. Вот что по этому поводу писал шериф Бомбея Джеймс Дуглас: «Для прихожан из числа местных жителей он превратился в предмет такого почитания, что они стали совершать в его отношении пуджу, обряд в высшей степени оскорбительный для чувств их бывшего падре…» К вящему ужасу пресвитерианской конгрегации, почитатели культа Клоу пытались отрезать от его портрета кусочки, чтобы носить потом в качестве талисманов. Дуглас сообщал, что холст задрапировали белой простыней, дабы «изгнать злого духа и положить конец поклонению».

После проведения британцами в середине XIX века ряда кампаний по отделению церкви от государства, их апостолы в Индии сменились американскими, тоже хлынувшими потоком. Доктор Джон Э. Клаф (27) родился на севере штата Нью-Йорк. Известный как «апостол народа телугу», он сорок лет состоял баптистским священником в округе Неллуру к северу от Мадраса, а когда в 1878 году там разразился голод, стал свидетелем массового обращения в христианство тысяч истощенных крестьян, впоследствии описав этот процесс в библейских красках и тонах. В городке Онголе Клаф срубил огромный тамаринд, у которого до этого стоял храм неназванному божку, и превратил этот уголок в свой баптистерий. «Едва взошло солнце, мы приступили к обряду крещения, – рассказывал он в своих мемуарах под названием «Общественное христианство на Востоке», опубликованных после его смерти, – а когда вечером произвели подсчет, увидели, что окрестили за день 2222 человека… А за шесть недель, точнее, за тридцать девять дней, 8691 человека». Многие из тех, кто принял обряд крещения, были мадигами, т. е. принадлежали к этнической группе неприкасаемых, стремившейся выйти за рамки кастовой системы. Но Клаф предпочитал считать, что ими движет единственно Святой Дух. Его жена Эмма говорила, что «все это выглядело очень странно, как в первые века христианства. Многие дивились и чувствовали, что в их веру влилась свежая струя». Испытывая к Онголе глубочайшую привязанность, Клаф решил провести там остаток жизни и выбрал на христианском кладбище место для своего последнего упокоения. Но вскоре осознал, что «в качестве могилы мне больше подошло бы любое другое место, да даже и океан». Дело в том, что, по рассказам других миссионеров, некоторые представители народа телугу «не стали даже дожидаться моей кончины, используя мое имя в контексте различных ритуалов и воплощений». Стали поговаривать, что благодаря обращению к священному звукосочетанию Клаф из пересохших колодцев ручьем бьет вода, а на бесплодных полях вызревает богатейший урожай. Сообщения о подобных языческих чудесах повергли преподобного в смятение. «Я могу сказать только одно, – писал он, – мне жаль, что они так поступают». Он знал еще одного священника, «действительно любившего людей так же, как я», на могиле которого тоже можно было заметить следы идолопоклонничества – остатки жертвенных даров и завязанные узлами тряпки, которые приносили его почитатели. Когда вокруг захоронения злополучного апостола возвели высокую стену, ритуалы поклонения ему стали совершаться за ее пределами. «Я сделаю все, чтобы никто не нарушил покой моей могилы», – заявил святой отец, теперь полный решимости умереть где угодно, но только не в Индии. Потом они с миссис Клаф вернулись в Соединенные Штаты, где он и умер в 1910 году, как и подобает священнослужителю, в значимый для американцев День благодарения. В соответствии с последней волей его похоронили на кладбище в бостонском пригороде Ньютон. Но на могиле Клафа, к его вящему смущению, высекли такую надпись:

Лежать неподвижно, быть богом и об этом знать.

* * *

Одному из первых письменных упоминаний термина индуизм предшествовало слово отречение (28). Его можно увидеть в датированном 1787 годом письме директора Ост-Индской компании Чарльза Гранта, который после смерти двух дочерей, умерших от оспы, примкнул к христианам-евангелистам. И после этого убедился, что компания должна допустить в Индию миссионеров нести слово Божье. «Любой местный житель, обращаясь в христианство и в силу этого отрекаясь от индуизма, в обязательном порядке оказывается в ужасной общественной изоляции, – писал Грант, – если его, разумеется, тут же не возьмет под свою защиту Англия». В течение следующих ста лет термин индуизм постепенно вытеснял более ранние названия, такие как брахманизм, джентилизм (от слова gentile, которое переводится как «язычество») и тамилизм. Хотя понятие индуизм со временем повсеместно вошло в обиход и стало предметом изучения, другие колонисты отмечали, что в действительности ничего такого не существовало. «Термин индуизм, как и географическое понятие Индия, представляет собой европейское обобщение, неизвестное самим индусам, – писал преподобный Колдуэлл в 1849 году. – Сами индусы называют свои религии именами божеств, которым поклоняются», таких как Шива или Вишну. По словам Колдуэлла, исключение составляли лишь шанары, которые «хоть и исповедовали другую веру, но не обладали достаточной философией для того, чтобы дать ей отдельное название». Даже слово индус и то поначалу выступало в роли региональной характеристики, указывая на реку Инд, где существовали индусы-христиане и индусы-мусульмане. И о чем бы ни шла речь, название индуизм, по мнению Колдуэлла, ни на что не пролило свет по той простой причине, что у различных религиозных течений Индии практически нет общих практик или идей. Более того, верующих крайне «возмутило» бы предположение о том, что «их собственная религия и презренная ересь, исповедуемая их оппонентами, в итоге представляют собой одно и то же».

Британский режим все больше выставлял себя «третейским судьей» в стране, разделенной на множество «-измов» – индуизм, буддизм, сикхизм, джайнизм и ислам, – защищая каждое из этих религиозных течений от всех остальных. Это при том, что изначально европейские исследователи считали эти «религии» несовместимыми, резко отличающимися друг от друга. (Буддизм, он же будоизм, впервые упомянул в своих «Лекциях по истории»