речей. Но это не единственный случай, когда Ленин появлялся в зале после того, как произнесены были доклады в его честь. Поздней осенью 1918 года в кинотеатре «Арс» — там, где находится теперь драматический театр им. К. С. Станиславского, — Московский комитет и Пресненский райком партии организовали торжественное собрание, посвященное чествованию Владимира Ильича.

«Правда» об этом вечере писала: «Зал буквально ломился от многих тысяч рабочих и работниц, собравшихся сюда с целью чествования своего любимого вождя. На эстраде красовался большой портрет т. Ленина, окаймленный красной лентой и ярко освещенный огнями. Настроение у всех приподнятое, праздничное». Прочли доклады — «В. И. Ленин как вождь Российской коммунистической партии», «В. И. Ленин как борец за III Интернационал». И лишь после этого появился Владимир Ильич. Поднялся на трибуну и говорил так же, как выступал бы на любом собрании трудящихся. Утром Ленин прочел в «Правде» письмо одного из видных членов Учредительного собрания и партии правых эсеров, Питирима Сорокина: не желая разделять ответственность за политику своей партии, он заявлял о выходе из нее. В тот же день Ленин пишет статью «Ценные признания Питирима Сорокина». Работает над ней, очевидно, перед тем, как приехать на вечер в «Арс». А приехав на вечер, поднявшись на трибуну, высказывает мысли по этому же поводу. Говорит, что «наступает время, когда обнажается вся правильность большевистской позиции и разоблачаются все промахи и ошибки ее непримиримых врагов».

Да, Ленин как бы отстранился от той темы, ради которой собрались участники вечера, так же как было это в день его пятидесятилетия. Но все-таки вечер состоялся независимо от желаний Владимира Ильича — торжественный вечер «с целью чествования своего любимого вождя». Ленин не смог противостоять ему или же не счел для себя это возможным…

Пишу — и все ощутимей чувство неловкости, все больше связан опасениями: не произнести бы лишнее слово, не написать бы неуместную фразу. И все потому, что веду речь о том, что не совпадает для кого-то с твердо сложившимися представлениями: Ленин всякий раз, именно всякий раз решительно выступал против любой попытки выделить его из числа других революционеров и всегда добивался своего. А если есть факты, которые так просто не втиснешь в утвердившийся ход мысли — они требуют дальнейших раздумий? Порой мы стараемся не акцентировать на них внимание, словно бы опасаемся набросить тень на прошлое. А значит, и подразумеваем тем самым: такое может произойти. На самом же деле мы сами возвели свои представления о скромности Владимира Ильича в абсолют, не оставив места для полутонов, не считаясь с условиями жизни, особенностями времени, уровнем сознания общества. Ленин между тем никогда бы не позволил себе отринуть настроение массы, не обращать внимания на чувства людей: об этих чувствах надо не только знать — с ними необходимо считаться.

Нас восхищает, когда глава государства, человек, пользующийся огромной любовью народа, всегда и гневно прерывает любые оды в свою честь. Но посмотрим на это же чуть иными глазами: руководитель, получивший признание народного вождя в стране, где еще недавно безраздельно господствовало самодержавие, — может ли этот руководитель всегда и при всяком упоминании своего имени возмущаться, протестовать, гневаться? Не обернется ли это все тем же повышенным и исключительным вниманием к своей личности, все тем же диктатом по отношению к тому, как следует упоминать о твоей фигуре, а как не дозволено? Можно требовать, скажем, чтобы всякое упоминание о тебе писалось непременно с большой буквы — и это, всем ясно, будет насилием над людьми и грамматикой. А если добиваться прямо противоположного, к тому же еще наказывая в случае ошибок, — всегда и все должны упоминать о тебе лишь с маленькой буквы? Разве это не одно и то же, разве людям и грамматике от этого будет легче?

Луначарский в своих воспоминаниях обращается к тому же эпизоду, что и Бонч-Бруевич: оправившись после ранения, Ленин просматривает газеты. Он просит товарищей поехать в редакции газет, чтобы «наложить тормоза на всю эту историю», и говорит при этом: «Мне самому было бы неудобно воспретить такого рода явление. В этом тоже было бы что-то смешное, претенциозное».

Владимир Ильич выбирает для себя иную линию поведения — пишет статью «О характере наших газет». 20 сентября 1918 года она уже увидела свет на страницах «Правды». В статье разрабатывается позитивная программа — о чем следует писать советской прессе. «Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни. Побольше внимания к тому, как рабочая и крестьянская масса на деле строит нечто новое в своей будничной работе. Побольше проверки того, насколько коммунистично это новое». Осуществление этой программы, повседневное проведение ее в жизнь избавит печать от тех казусов, которые так возмущали Владимира Ильича.

Сегодня мы не спеша анализируем, спокойно судим о том, что когда-то требовало большого такта, реальности взгляда, да и просто — добросердечия. Как часто, например, прибегал Владимир Ильич к шутке, стараясь с ее помощью необидно для других передать то, что думал.

Приходит, например, на имя Ленина письмо от ткачей, а с ним и подарок — отрез сукна. В письме же говорится: «Дорогой наш Ильич! К пятой годовщине пролетарской революции мы, рабочие Стодольской суконной фабрики, решили назвать нашу фабрику твоим именем. По этому случаю мы посылаем тебе к празднику наше сердечное поздравление и скромный подарок нашей выработки…»

Владимир Ильич писал в ответ: «Дорогие товарищи! Сердечно благодарю вас за приветствие и подарок. По секрету скажу, что подарков посылать мне не следует. Прошу очень об этой секретной просьбе пошире рассказать всем рабочим».

И совсем другим тоном, в иных выражениях говорил Владимир Ильич с теми людьми, которые были призваны утверждать правильные взгляды на роль личности в истории, а между тем употребляли свои знания и способности на сохранение неверных представлений. В 1920 году Ленин резко осудил публикацию статьи Горького «Владимир Ильич Ленин» в журнале «Коммунистический Интернационал». Очерк Горького, проникнутый чувством искренней любви к Ленину, был в то же время написан с позиций культа личности, содержал идеалистические, по сути, оценки роли Ленина, русского народа, характера революции в России. И Ленин сам пишет проект постановления Политбюро ЦК РКП(б), предлагает признать крайне неуместным выступление Горького, «ибо в этих статьях не только нет ничего коммунистического, но много антикоммунистического».

А почему, собственно говоря, я так тщательно перебираю факты, стараясь лишний раз убедиться сам и доказать другим, что при жизни Ленина вокруг его имени не существовало обстановки исключительности? Наверное, потому, что привычна мысль: исключительность в упоминании имени ведет к исключительности положения в партии, государстве.