А потом в нос мне ударил самый невероятный, самый чудесный и восхитительный запах из всех, что я когда-либо чувствовала — то ли прелого молока, то ли ванили… то ли еще чего — неопределенного… сладкого и загадочного, отчего голова сразу же пошла кругом и захотелось закопаться носом в пропотевшие рыжие волосики и нюхать, нюхать… А потом забиться с этим ребенком куда-нибудь в уголок, сжать ее в охапку и спрятать от всех бед и обид, чтоб никогда больше вот так не плакала…

— Мы берем ее с собой, — заявила я таким железным тоном, что наверняка напугала не только ребенка, но и Габриэля.

Однако, девочка вдруг затихла, вцепившись кулачком мне в лиф платья и сунув другой в рот. Будто поняла, что в эту минуту решается вся ее судьба.

— Эль… — начал он, вздохнув. — Ребенок — это не собачка… Мы не можем просто так подобрать чужого ребенка, практически с улицы… Тем более, когда у нас скоро появится свой. Может, у него родственники есть — бабушка там какая-нибудь… отец, в конце концов?

Ага, «отец» и «бабушка» у ребенка, мать которого из оргий и ритуалов Темной магии не вылезает. Точнее, не вылезала.

Я еще крепче прижала малышку к груди, а та снова разнюнилась мне в подбородок — так горько, что у меня самой в глазах слезы встали.

— Дай уже ей соску! — рявкнула на этого дурака, который не хотел понимать, не чувствовал… Ничего, мать его, не чувствовал!

Поняв, что мне сейчас лучше не перечить, Габриэль поднял с пола пустышку, оглянулся, подошел к столику и вытер салфеткой из стоящей там же коробки. Вернулся и с опаской, будто дикому, кусачему зверьку протянул малышке. Та быстро схватила соску, сунула ее в рот, с наслаждением зачмокала. А потом так же быстро схватила Габриэля за указательный палец.

Он нахмурился, попытался забрать руку, но ребенок скривил лицо, будто собирался снова заплакать.

Я поняла, что ведьминский ребенок действует со мной заодно, и решила действовать — ковать железо, пока горячо.

— Подержи ее, — и оторвав от себя, сунула ее в руки Габриэля. — Сниму мокрый подгузник…

Он будто замерз. Застыл с ребенком на вытянутых руках, затаив дыхание — словно боялся, что одним неловким движением раздавит ее или уронит.

Я быстро стащила килограммовый подгузник, шлепнула его в мусорку рядом с кроваткой и отправилась на поиски чистых. Искала специально долго — потому что настоящей целью были вовсе не подгузники, а мой новоиспеченный маг. Я изо всех сил надеялась, что хитрое дитя проделает за меня главную работу — растопит его заледеневшее от Тьмы сердце.

И, о чудо!

Когда я вернулась со вскрытой пачкой в руках, Габриэль уже не просто нашел в себе силы пошевелиться и расслабиться (усадил ребенка на руку, прижимая к своему пиджаку) он даже вытащил из кармана дорогущие часы на цепочке и довольно смело принес их в жертву липким, пухлым пальчикам.

— Полагаю, мы можем взять ее с собой… — сообщил мне деланно равнодушно. — Временно, конечно, пока не подыщем ей новый дом…

Я с трудом сдержала улыбку — ага, как же, новый дом…

Забрала у него девочку, уже соображая, как мы ее назовем… хотя может кто-нибудь из мужчин слышал ее имя… а может даже Хлоя? — как вдруг замерла, прикованная взглядом к черным глазам Габриэля.

— Что? — заметив, сразу насторожился он.

Я сглотнула слюну.

— Глаза… У тебя посветлели зрачки… и… уменьшились…

С секунду он пялился на меня, будто не понимал, что за чушь я несу… Потом спрятал свои часы-луковицу и бросился к маленькому зеркалу на стене…

Охнул, отступая на шаг назад.

— Почему… ты не сказала мне, что они такие… жуткие?

Я только головой покрутила — если бы он знал, как они выглядели до того, как он взял малышку на руки…

И только тут до меня дошло — в этом причина! Тьма не может не отступить перед добром! Перед Светом! А что может быть добрее и светлее усыновления чужого ребенка! Да еще и ребенка врага!

И вздохнула с сожалением. Жаль. Жаль, что у ведьм на троих только один ребенок — иначе Габриэля можно было бы излечить от Тьмы уже сегодня.

А теперь… как бы не пришлось самим приют открывать.

Тем же самым вечером, глазам Младшего Стража, вызванного по поводу исчезновения ректора Рутгарской академии, двух студенток и одного члена императорской комиссии, предстала удивительнейшая картина.

Прямо из большого настенного зеркала, в гостевой комнате, где его на время расследования разместили, вылез сначала господин ректор в круглых, темных очках, потом, с его помощью вылезла одна из пропавших девушек — с маленькой, рыжеволосой девочкой на руках, потом вторая, потом двое высоких, красивых, но испуганно озирающихся парней в странной одежде, и уже после всех, на деревянный пол комнаты мягко спрыгнул большой черный кот с изящной белой манишкой и белыми же лапками.

Вероятно, еще секунда и у Стража случился бы нервический припадок, но господин ректор успел щелкнуть пальцами, произнести заветное слово «спать» и страж клюнул носом, уснув прямо в стуле, на котором сидел. Память Стражу Габриэль стирать все же не решился — во-первых, не хотел злоупотреблять Темной Магией, а во-вторых, боялся, что по неопытности сотрет больше, чем нужно. К тому же, в этом не было необходимости — вероятнее всего, молодой человек решит, что странное нашествие из зеркала ему привиделось под влиянием духоты или спросонок.

Тем более, что шестой член нашей команды долго в своей нынешней форме оставаться не собирался и его существование вообще было ничем не подтвердить.

Убедившись, что молодой человек крепко спит, Габриэль запер дверь гостевой комнаты, повернулся и кивнул коту.

— Можете обращаться, милорд.

Изогнув спину и гортанно мяукнув, черное создание вытянулось на лапах, встало на задние и через секунду — на которую я отвлеклась, закрывая малышке глазки, чтоб не испугалась — перед нами уже стоял Лорд Блэрвуд, собственной персоной.

У меня самой чуть не началась истерика, когда спокойно лежащий под простыней мертвец вдруг дернулся, закашлялся и сел. Хорошо, я уже знала, что Блэрвуд — оборотень и, вместо того, чтобы истерить, быстро сообразила, что он из породы кошачьих, у которых, как известно, далеко не одна жизнь.

Я даже представить себе не могла — насколько из породы кошачьих.

Очнувшись, лорд Блэрвуд долго не мог прийти в себя и вспомнить, что же произошло и как он здесь оказался. А когда вспомнил, мигом обратился огромным, черным котом и с грозным рычанием и мяуканьем бросился на обидчика, лишившего его одной из драгоценных девяти жизней.

Однако господина ректора кошачьими когтями и раньше было не напугать, что уж про «теперь» говорить… Теперь ему достаточно было вспомнить нужное заклинание и бац! Блэрвуд накрепко заперт в своем кошачьем теле на целых полчаса — остыть и подумать о вечном. А заодно и острые когти ему покоротили — известным всем заклинанием «ножницы».