Хайдеде с радостью присоединилась к моей возне с чемоданом и смешно взвизгивала, когда я вытаскивала из него меха, шали и тонкие платьица, пелеринки, атласные туфельки и роскошные шляпы, даже мой театральный бинокль из «Трагедии любви». Все это было великолепно, прекрасно подходило для ночных увеселений в Берлине. Но я больше привыкла к своему мужскому костюму. Предпочитала брюки с изящными пиджаками всем этим вещицам, которые требовали обдуманного сочетания и бережного обращения, а кроме того, не давали тепла при наших непредсказуемых дождях и жестоких ветрах.

Когда все тряпье было разбросано по полу и кровати, а моя дочь вывалялась в нем, как лепешка в муке, Тамара тихо засмеялась при виде этого беспорядка. Я же вздохнула и сказала, глядя на любовницу своего мужа:

– Все это тоже не подходит. Слишком стильно. Лола-Лола не модная картинка. Она…

– Да мы знаем, кто она такая, – быстро проговорила Тамара, округлив глаза и покосившись на Хайдеде, которая села прямее и следила за нами с жадным любопытством пятилетнего ребенка.

– А кто она такая, мамочка? – спросила моя дочь, и я растаяла оттого, что она использовала такое слово по отношению ко мне.

– Шаловливая девочка вроде тебя, – прорычала я и сгребла ее в охапку, обняла за пухлую талию и стала чмокать и щекотать, пока малышка не завизжала.

Явился Руди. Передник уже был снят, и мой муж имел такой вид, будто собрался пойти выпить рюмку коньяку. Он посмотрел на меня с веселой улыбкой:

– Не нашла ничего подходящего?

– Даже близко. Мне нужно что-то кричаще-безвкусное, затрепанное, дешевое. Мне нужно… – Вдруг я поняла. – Надо, чтобы ты сегодня отвез меня на Ноллендорфплатц.

– Правда? – удивился Руди. – Зачем?

– Мне нужна твоя машина. Это для Лола-Лолы. Я должна найти для нее одежду. В «Силуэте».

«Девочки» были вне себя от восторга, увидев меня вновь. Я давно здесь не появлялась – с того дня, когда произошла наша с Лени стычка с нацистами и я получила роль в «Двух галстуках-бабочках». Наша дружба заметно поостыла. Лени заявила, что я получила роль, выставив напоказ слишком много ног. Вскоре после этого Анна Мэй уехала в Лондон сниматься в каком-то фильме, что положило конец выступлениям «Городских сестричек». Однако для трансвеститов время шло по-другому. Они хранили верность даже в твое отсутствие, при условии что ты хранишь верность им.

Когда я рассказала приятелям, что мне нужно, они утащили меня за кулисы и стали демонстрировать свои сокровища.

– Как насчет этих запонок с золотыми нитями? – спросил один, вынимая их из ящика. – Ты говорила, в них нет смысла без подходящих перчаток, но, может быть, для нее?

– Отлично.

Я засунула их в гобеленовую сумку, которую принесла с собой. Руди я оставила в баре, где он явно наслаждался привычной обстановкой и обществом наших старых знакомых.

– А вот это кимоно. Оно чье? – спросила я.

– Мое, Liebchen. И я его очень люблю, – сказал Иветт Сан-Суси, регулярно выступавший в клубе баритон и обладатель самых гладких ног, какие я когда-либо видела у мужчины.

«Наверное, он обрабатывает их воском каждый день», – подумала я, глядя на него с мольбой.

– Ладно, – хмыкнул Иветт, – только я хочу получить его обратно… – Он снял кимоно с вешалки. – Я серьезно. Знаю, какая ты. «Иветт, дорогой, можно мне взять это? Не одолжишь ли мне то?» И я больше этих вещей никогда не видел. Ты взяла у меня бежевые перчатки. Помнишь, пришла сюда с подружками, а на твоих было ужасное пятно? Интересно, где теперь эти перчатки?

– Обещаю.

Я склонилась над сундуком, набитым самыми скверными тряпками, какие только можно вообразить. Никто, кроме моих приятелей-трансвеститов, не мог бы носить это и делать обольстительным.

– О! – воскликнула я, извлекая из сундука пару панталон с оборками огромного размера. – Я это помню. Когда пришла сюда впервые сто лет назад, ребята бегали тут в этих штанишках, надетых под розовые пеньюары. Очень соблазнительно.

Я подмигнула Иветту, а «девочки» посмотрели друг на друга ехидными взглядами.

– Королевы фальшивых фаллосов, – сказал Иветт. – Шлюхи.

– Лола-Лола будет их носить. – Я запихнула панталоны в свой баул. – Она шлюха.

– Естественно, – согласился Иветт. – Все леди у фон Штернберга – шлюхи. Он ненавидит женщин.

Я помолчала:

– Правда?

– О да! Разве ты не видела его фильмы? Женщины ему отвратительны. Наверное, потому, что он такой коротышка. Маленький хрен и все такое.

– Я бы его трахнул, – встрял приятель Иветта, тощий и нервный рыжий парень, который, вероятно, сидел на всех наркотиках сразу. – За роль в его картине я бы отымел его и всю съемочную группу.

Иветт перевел взгляд густо накрашенных глаз на меня:

– А ты? Уже?

Я погрозила пальцем и усмехнулась:

– Тебе бы эта новость понравилась? Ну что же, есть у вас тут что-нибудь еще подходящее для меня? Только не обувь. У меня ее много, и у вас слишком большие лапы.

– Liebchen, ты раздеваешь нас, как мальчишек, – протянул Иветт. – Чего еще ты хочешь? Она девчонка из кабаре. Ей нужно обходиться тем, что у нее есть. Хотя, – сказал он, задумчиво разглядывая меня, – ты можешь дать ей немного от себя.

– Чего, например? – с энтузиазмом спросила я.

Красные губы Иветта растянулись в понимающей улыбке.

– Я уверен, ты что-нибудь придумаешь. Ты всегда знала, как потрафить клиенту.

На следующий день Руди отвез меня на студию на машине. Фон Штернберг показал ему съемочную площадку, скрывая под маской радушия злость на то, что я ушла с примерки. Закончив экскурсию и окинув меня недобрым взглядом, он не удержался от замечания:

– Я слышал, наши костюмы пришлись вам не по вкусу.

– Они очень красивые, но едва ли…

Моя уверенность в том, что в «Силуэте» я сделала хороший улов, испарилась. Фон Штернберг смотрел на меня хищной птицей, будто хотел сказать: мол, не знаю, кем ты там себя воображаешь, но я раздумываю, не сожрать ли тебя на ужин.

На помощь мне пришел Руди.

– Знаете, герр фон Штернберг, Марлен часто выбирает костюмы сама, – сказал он. – У нее безошибочное чутье на персонажей, и она очень старалась, работая над образом Лола-Лолы. Может быть, вы дадите ей несколько минут, чтобы показать вам результат? Я считаю, что с Марлен всегда лучше смотреть, чем слушать.

Фон Штернберг хмуро зыркнул на моего мужа, который был на голову его выше и выглядел безупречно в сером фланелевом костюме. Я вспомнила слова Иветта: «Он ненавидит женщин» – и подумала, что он может не питать симпатий и к некоторым мужчинам. Руди был наделен всем, чего недоставало фон Штернбергу, по крайней мере в физическом плане.