Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родная моя, условимся, как это было в канун Нового года, провести день 27 сентября вместе – с нашими воспоминаниями и надеждами. Поставь на наш старенький столик немного цветов (они будут осенние, но помнишь «Цветы последние милей роскошных первенцев полей»), разложи мои письма, и они будут говорить с тобой и ласкать тебя. А после сыграй немного Шопена (его посвящение польскому восстанию) и Скрябина, знаешь, этюд, которому, другой осенью, мы вместе радовались в Валентиновке. Я буду знать, что все так и будет, и вдвоем с тобой буду переживать каждый час нашего дня.
Целую, любимая! Пусть не оставит нас счастье!
Саня.
№ 373. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
22.VIII.49 г.
Родная Коинька,
из твоего последнего письма я знаю, что ты собиралась в отпуск, приблизительно 24.VII. В эти дни ты, вероятно, заканчиваешь свой отдых, а письмо мое застанет тебя целиком ушедшей в заботы труда и жизни.
Я радуюсь, что минувший трудовой год все-таки ознаменовался для тебя успехом. Ты сообщила, что сделала хорошую коллегиальную работу. Наконец-то! Было грустно читать, как ты все сообщала о неудачах, трудностях. Пусть новый год, начавшийся с такой хорошей зарядки, будет успешным. Пиши мне всякий раз о своей работе. Это очень существенно для меня. Сообщи, кстати, вышли ли, наконец, письма декабристов. Есть что-то озорное в этом – подать голос с другого света. Если они вышли – пришли.
Смотрю я на этот рисунок, изображенный на бумаге, и мысленно воображаю, как я огибаю слева этот прекрасный корпус, вхожу через решетчатые ворота во двор в клумбах, вижу большие зеленые деревья, шумящие листвой, и на скамейках молодых и пожилых людей с хорошими одухотворенными лицами. Я тоже, позанимаввшись несколько часов, выйду сюда подышать прохладным воздухом и выпущу на широкую волю мысль – вернется она с живыми семенами.
Как сладко помечтать!
Есть мечты более сладкие. Через месяц и три дня наш общий день рождения. Нам с тобой пятнадцать лет, любимая, только пятнадцать! Ведь это всего лишь навсего выход из отрочества, и лежащая перед нами даль все еще необозрима. Целую тебя крепко, крепко, моя родная деточка, весь этот день 27 сентября, душевно и мысленно буду с тобой, и когда утром этого дня ты проснешься – почувствуй мой поцелуй. Как мне тебе сказать о моей любви?
Нужно собрать для этого силы души, а они поневоле в разброде. Прости мне эту слабость. Я все думаю, что до сих пор мы так и не жили друг для друга. Казалось, что впереди очень много времени и что это придет само собой. Не надо жалеть об этом. Дело в том, что мы действительно были еще молоды, и то, что было, было естественно. Будущая жизнь наша даст нам много нового, в том числе и для наших чувств и отношений. Я предвкушаю эту новую радость и хочется жить и жить.
Сейчас самое главное в том, чтобы сохранить свои силы и свежесть духа. Это надо знать не только мне, но и тебе.
Все мое существование поддерживает одна надежда на нашу встречу. Она поддерживает меня во всех испытаниях, и сила этой надежды неисчерпаема.
Тебя, наверное, порадует, что бывают у меня хорошие минуты. Тогда, по обыкновению, рука тянется за пером. Мне бы очень хотелось почитать тебе две небольшие новеллы. Последняя – «Дыхание жизни», тебе бы понравилась.
Не сердись за мое такое неуклюжее письмо. Пишу наспех, кругом люди, шум, и мне очень трудно сосредоточиться.
27 сентября проведу с твоими письмами и отдам тебе всю ласку, на какую способна душа. Целую, моя нежная, и самое письмо мне трудно прервать, словно оно поцелуй свидания.
Саня.
Я получил Манечкино письмо из Кексгольма. Очень радуюсь, что Манюша все же хоть десяток дней (мало это за год!) провела на отдыхе. И письмо хорошее, бодрое и придает бодрость и мне, как обычно, – это свойство твоих писем, родной Манек.
Приезд твой сюда нереален, но твои письма убеждают меня в том, что ты дождешься моего приезда к тебе.
Будь здорова и бодра, Манюша, спасибо тебе за твою душевную молодость – она и меня молодит.
Твой Саня.
№ 374. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
25.VIII.49 г.
Родная Коинька,
всем сердцем с тобой всегда, и в эти дни, когда ты получишь мое письмо, я буду перебирать нашу жизнь, час за часом. Я воспроизвожу пережитое за минувшие годы (минувшие ли они?) не в памяти, а в чувстве, где все живое, боль и радость, рана совести и вера, светлая и безотчетная вера в наше счастье.
Удивительно, как по-разному складывается у людей судьба. Сколько раз и как решительно судьба нас разъединяла и снова сводила. Поистине, прекрасное – неделимо!
Не будем рассуждать о нашем чувстве. Рассуждают о том, что вне нас, а то, что в самих нас, – тем живут. Так и я, любимая, ношу в себе твой образ и, когда мне бывает горько, я упрекаю себя в неверности.
Знай, родная, твоя любовь утоляет все горести и печали. Только вчера (я все еще бываю мальчишкой) я подошел к окну и много-много раз чертил твое имя и бормотал про себя: «На отуманенном стекле заветный вензель Н. и…» (ты легко допишешь). Я не огрубел душой. По-прежнему в жизни я ищу музыку. Нахожу и радуюсь. Я должен упомянуть дорогое нам имя Николая Павловича. (Как это хорошо в письме к любимой вспомнить о