только светлой (темной бывает страсть), просветляющей, но не ослепительной (здесь, в последнем случае, начинается ощущение тьмы, это опасная грань – кровь мечет темные огни, а дух блекнет).

Пушкин никогда бы не написал такого стихотворения и не пожертвовал бы истиной ради остроумия.

Пора мне кончать затянувшееся письмо. Ты посетуешь, может быть, что я ничего не написал о себе, но я именно написал о себе, высказался, а что бы я мог написать еще? Признаюсь, впрочем, в одной «задней мысли» – я хотел, чтобы ты убедилась, что книги, посылаемые тобой, не пропадают для меня (и не для одного меня) даром.

Я получил также все (по-видимому, все) остальное, что вы посылали. У меня есть теперь все необходимое. Это, конечно, очень и очень нужно и важно, но об этом я не в состоянии писать на страницах – будет с этого нескольких строчек и пусть я останусь крыловской свиньей перед насущными благами сего мира.

Целую тебя, любимая моя Коинька, целую тебя горячими земными поцелуями, светлая моя любовь!

13.XI.49 г. Саня.

Я перестал писать приветы друзьям, но дружба моя неизменна. Пусть каждый из друзей узнает себя в этой приписке.

14.XI.49 г.

С добрым утром, родная. Начинаю с тобой день, когда я имел счастье родиться – я не считаю, что сделал тогда опрометчивый шаг. Горячо целую. Саня.

Манек, крепко целую тебя. Получила ли ты мое письмо? Саня.

№ 382. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

15.XI.49 г.

Родной мой, сегодня читала стихи Тютчева – «Есть и в моем страдальческом застое часы и дни ужаснее других…» Все это знаю, понимаю и сама так мучаюсь.

Я писала тебе письмо 5/XI и тогда же послала поздравительную телеграмму. Всю эту неделю была нездорова, сейчас уже работаю.

Сегодня воскресенье, приехала из библиотеки усталая. За весь день ни с кем слова не сказала, работала. И сейчас одна. Весь день, до глубокой ночи так распределен – чтобы не оставалось свободных пространств. Меня всегда мучает, что я недостаточно часто пишу тебе. Это происходит лишь от одного – от «мертвенности души». Думаю все время, очень хочется много сказать, но на бумагу слова не ложатся. Мучаюсь твоей судьбой, думаю о тебе непрерывно. Хотелось бы знать, осталось ли что-либо из продуктов? Получил ли ты еще две последних посылки, посланные в самом конце августа? Греет ли тебя свитер? Нужно ли что-нибудь из теплых вещей? После целого потока летних посылок – сейчас мы сделали перерыв. Но, может быть, что-нибудь послать уже, родной? Целую тебя горячо, горячо. Будем ждать, надеяться, будем верить в судьбу. Я с тобой всегда, и когда бывает особенно тебе тяжко – помни это. Шлю тебе нежность и всю силу любви моей.

Твоя К.

Посылаю марок на три рубля. Может быть, перевести деньги телеграфно?

Купила тебе сейчас однотомник Бальзака и на днях вышлю. Дописываю эти строчки на почте.

№ 383. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

20.XI.49 г.

Родной мой, пишу тебе с надеждой, что письмо дойдет к 31/XII и встретит с тобой новый год. В этот день особенно много думается о будущем, и потому хочется, чтобы ты знал, что так же, как и два года тому назад, мы встретим этот день вместе, хотя нас разлучают теперь тысячи километров. Но какое значение имеет это расстояние? Что тебе написать об этом прошедшем годе? Душевно, может быть, было легче в первый год, хотя жила я тогда остро-мучительно, но все время мелькали огоньки надежды на свои силы и по существу много времени на это уходило. Сейчас живу как-то более тупо, боль стала хронической, приходится направлять все свои силы на работу – единственное, что осталось. Это отвлекает, переключает, но душа делается мертвенной. Иногда, впрочем, бывают, прорываются какие-то неожиданные живые звуки в омертвевшей душе, и это никогда не доставляет радости. Но это и есть жизнь со всеми ее противоречиями, со всем многообразием.

Бывают светлые минуты – от хорошей книжки, от удачи в работе (не слишком частые), от хорошего стиха – но это часы, а в году так много дней и они ползут, а иногда проносятся, и все это составляет еще год жизни. Сейчас, когда поеду отправлять тебе это письмо, пошлю одновременно авиа книжку Бальзака – избранные произведения. Хотелось бы, чтобы она у тебя была поскорее. Сама я не успела ее прочесть, но за это время прочту. Я думаю, что она доставит тебе приятные минуты.

Володю давно не видела. Единственное, на что он способен, – это отдавать свои силы воспитанию Вовочки, и это все.

На днях была в Университете на докладе Коиньки256 и ее товарища. Народу было много, дискуссия затянулась до позднего вечера. Поздравляли с открытием важного факта, но теоретические построения еще дискутабельны.

Родной мой, 31‐го декабря я мысленно подниму рюмку вина за радость нашей будущей встречи, за наше счастье, за нашу жизнь, за твое здоровье и за то, чтобы душевные силы и бодрость тебя никогда не оставляли.

Обнимаю тебя горячо, горячо, целую, благословляю. Всегда с тобой всеми мыслями и чувствами.

С.

Посылаю марок на три рубля.

№ 384. А. И. Клибанов – М. Н. Горлиной

7.XII.49 г.

Мои родные, любимые!

Сегодня седьмого декабря, и я не знаю, поспеет ли мой привет к Новому году. Желаю вам здоровья, успехов и радости. Я бы мог повторить все, что писал вам год назад, когда уходящий год был еще новым. Может быть, и жаль, что сменяются годы, а надежды остаются неизменными. И все же за старое наше счастье, за все, что объединяло наши чувства прежде, – пусть это живет теперь и в будущем!

Я думаю, что с прошедшим годом мы стали еще друг другу дороже и что разделяющее нас пространство (и время) сократилось. Заметно ли это вам?

Жизнь моя течет по-старому и обтачивает камни терпения – они делаются круглее и глаже. Это значит, что непосредственные реакции постепенно вытесняются тем ясным состоянием духа, когда принимаешь мир, как он есть, и вкушаешь его плоды, может быть, горькие, но всегда питательные.

Итак, еще год и половина века позади. Век, как и личность, – за бурной юностью наступает плодоносная зрелость.

В добрый час!

Целую вас, любимые, и больше не чувствую разлуки даже в томительные дни (месяцы), когда не имею известий. Саня.

№ 385. А. И. Клибанов –