у Василия. Тогда же подумал, что не суть важно, доберусь ли я до этой башни. В конце концов, ничего потрясающего в ней самой сейчас нет. Она привлекает тем, что будит воображение. Мыс, одинокая полуразрушенная каменная башня, стиснутая холмами долина без какого-либо человеческого жилья… А между тем неподалеку, помнится, раскопаны древние гончарные печи. Да и башня не стояла же сама по себе, наверняка была частью замка. И вообще вокруг на этой пустынной ныне земле кипела когда-то своя жизнь…

Среди выписок тети Жени, посвященных капитанству Готии, мне как-то попалась такая:

«На море, от Керсоны (Херсонеса) до устья Танаида (Керченский пролив), находятся высокие мысы, а между Керсоной и Солдайей (Судак) существуют сорок замков, почти каждый из них имел особый язык; среди них было много Готов, язык которых немецкий».

Это из «Путешествия в Восточные страны» Гильома де Рубрука. Тринадцатый век. Я отыскал книгу в нашей домашней библиотеке, и сама личность Рубрука, сподвижника Людовика IX и Бланки Кастильской, крестоносца и великого путешественника, пересекшего континент и добравшегося до Каракорума, поразила меня.

Выписка сопровождалась меланхолическими, но и полными внутренней энергии стихами Блока:

На небе зарево. Глухая ночь мертва.

Толпится вкруг меня лесных дерев громада.

Но явственно доносится молва

Далекого, неведомого града.

Ты различишь домов тяжелый ряд,

И башни, и зубцы бойниц его суровых,

И темный сад за камнями оград.

И стены гордые твердынь многовековых.

Так явственно из глубины веков

Пытливый ум готовит к возрожденью

Забытый гул погибших городов

И бытия возвратное движенье.

Тетя Женя находила, что последние две строфы, особенно третья, удивительно точно передают существо, содержание работы археолога.

Но не о том речь. Башня вполне могла быть одной из сорока, упомянутых Рубруком. К концу пятнадцатого века она могла сменить хозяев, стать пристанищем генуэзцев, эдаких рыцарей-разбойников ди Гуаско — бог с ней и с ними. Руины и уцелевшие крепостные стены, башни Судака и Феодосии куда величественнее. Для меня важнее было другое: вспомнил. И о Чабан-куле, и об этих ди Гуаско, и об усобице, сваре, которая раздирала прилегавшую к Каллистону округу в последние годы владычества генуэзцев, перед захватом побережья турками. Не забыл, не стал чужим, могу ходить, не спрашивая дороги… И от этого становилось светло на душе.

Мамы, когда мы пришли домой, еще не было, и я предложил Лизе зайти к нам попить чаю. Она, сомневаясь, помедлила, но все же согласилась. А я обрадовался и даже не стал этого скрывать. Лизу, по-моему, это позабавило. Хотя, пожалуй, не только позабавило. Но тут все ясно: кому из нас не льстит такого рода внимание — пусть даже в нем и нет нужды? Позволительно, правда, спросить: а бывает ли такое, что в нем  н е т  нужды?

Вместе с тем она, похоже, испытывала некоторую стесненность. Но и тут все понятно: поздний час, мой достаточно откровенный интерес к ее особе… Допускаю, что, согласившись посетить нашу скромную обитель, Лиза сразу же подумала, что проявила слабость, и, может быть, об этом пожалела. Но я был рад.

Мамина кухня, куда мы прошли, располагала к успокоению, однако некоторая скованность оставалась. Я это чувствовал. Не потому ли Елизавета Степановна и сказала, чтобы завязать разговор, разрядить напряженность, нечто, как ей, должно быть, казалось, необязательное, нейтральное: о том, что Василий любопытный-де человек.

«Любопытный?»

«А вы находите в этом что-нибудь обидное?»

Я пожал плечами. Пожалуй, и любопытный. В том смысле, что он занятный, интересный человек. Но это же пустое, так можно сказать о каждом пятом или десятом. Так говорят, когда нечего больше сказать. Что касается моего отношения, то для меня Василий — человек непредсказуемый. Вот и сегодня неожиданностью было то, что пришлось выслушивать от него мысли, столь близкие моим собственным. Признаться, странно себя чувствуешь при этом. Надо бы радоваться: не один ты так думаешь. Ан нет, и ревность тут как тут: выходит, не так уж они и оригинальны, эти твои мысли, если их высказывает еще кто-то. Но это — бог с ним. Главное другое: когда говорит кто-то, начинаешь видеть то, чему раньше не придавал или не хотел придавать значения. А Василий шел до упора, так что и резьбу можно сорвать.

«У Ибсена есть пьеса «Враг народа», — сказал я Лизе. — Главный герой — доктор Стокман. Можно подумать, что списан с Василия. И ему трудно — и с ним тяжело…»

Это мне опять вспомнилась история, которую хотел было рассказать Василию (и повод был), но так этого и не сделал. Может, и правильно.

Несколько лет назад мне пришлось брать интервью у некого профессора о нынешнем состоянии Азовского моря. Скверное, надо признать, состояние, но задание было четким: показать сдвиги в лучшую сторону.

Профессор, простоватый на первый взгляд мужик лет сорока с небольшим, мне понравился: все понял и принял правила игры. Приятно иметь дело с умным человеком. Сказал, где построены очистные сооружения, где введено замкнутое водоснабжение, назвал цифры, привел примеры, которые на публику действуют наверняка: бывший отстойник, в котором плавают лебеди, заводской пруд, где теперь разводят рыбу. Создана-де автоматизированная система контроля, которая позволяет то-то, разработана математическая модель, которая дает возможность прогнозировать то-то. Да, конечно, есть и недостатки, недоработки, просчеты. Сказали и о них. Но, как водится, аккуратно.

Встреча проходила в Москве, я поймал профессора в командировке. Он вообще, как я понял, много ездил. Когда текст интервью был вычитан и завизирован, поговорили о последней его поездке в Штаты и Канаду. Он с уважительным удивлением рассказал о чудаках из «Гринпис» — зеленых, которые на утлых суденышках выходят в океан, блокируют китобойные базы, рискуя собой, кидаются наперерез судам, преследующим китов, устраивают демонстрации. Наивные чудаки, спасая природу, пытаются устыдить людей, занятых  д е л о м… Но вот что самое удивительное: иногда, оказывается, устыжают, чего-то добиваются.

Мне было интересно, я бы поговорил еще, но он заторопился. С извиняющейся улыбкой объяснил, что хочет успеть на хоккейный матч. У них-де на юге хоккея нет, видел только по телевизору, а теперь решил посмотреть, так сказать, вживе. Меня растрогало простодушие, с каким он это сказал. Ведь мог же соврать, сослаться на занятость, придумать деловую встречу…

— А кто играет?

— ЦСКА — «Спартак».

— И за кого вы?

— За «Спартак», конечно.

— Почему — конечно?

— Не люблю любимчиков, которым всегда подсовывают лучший кусок, и не разделяю пиетета перед людьми в погонах.

— И какой прогноз? — спросил я, не испытывая, по