и вздохнула. — Что именно сказала Зои, когда ты предложил ей выбирать?

— Нам обязательно об этом говорить? — Я подошел к ограждению патио, повернулся и облокотился на перила: точно так же, как делал каждое утро, когда Зои пила здесь кофе.

— Да! Ты сломал эту женщину, Никс, и, насколько вижу, себя тоже. Поэтому мы будем об этом говорить. — Куинн скрестила руки на груди. — Итак, что точно сказала Зои?

— Отлично. Она сказала, что если бы ей пришлось выбирать, то она бы выбрала, чтобы я был здоровым и счастливым, даже с кем-то другим.

У Куинн вытянулось лицо.

— Она действительно так сказала?

— Да. Сначала говорит, что любит меня, а менее чем через сутки выдает это дерьмо.

Она прищурилась.

— Под «дерьмом» ты имеешь в виду, что она подтвердила, что любит тебя?

Я ощетинился.

— Она предпочтет вылечить меня, чем принять таким, какой есть.

Куинн встала.

— Давай на минутку забудем о твоих закидонах. Просто послушай внимательно, что она сказала. Она готова отойти в сторону, уступить тебя другой, только чтобы ты был здоров и счастлив. Это охренеть какое самопожертвование!

— Это не... — Я провел руками по волосам и попытался подобрать слова. — Кто, черт возьми, так делает? Я бы не уступил ее, чтобы она полюбила кого-нибудь другого!

— А разве не это ты сейчас делаешь?

Я прислонился к перилам.

— Я сам не знаю, что делаю.

— По крайней мере, в этом мы солидарны.

— Что, если меня уже не вылечить? Что, если я просто такой?

— Ты ходишь на терапию?

— Каждый четверг, как по будильнику, — ответил я и поежился, когда ПШ промелькнула в дальнем окне. Черт, я скучал по Зои. По ее улыбке и смеху. Я скучал по ее чувству юмора и острому язычку. Я скучал по ее поцелуям, ее телу, запаху ее шампуня.

— Как это вообще возможно без телефона? У тебя же там расписание и вся остальная фигня. — Куинн с вызовом посмотрела на меня.

— Купил ежедневник. — Я пожал плечами. — Очень практично.

— Сделаю вид, что не слышала этого. — Она вытащила телефон из кармана, проверяя сообщение. — Прости, это Грэм.

— Зои обвинила меня в том, что я использовал ее как лекарство, — признался я шепотом.

— Это правда? — брови у Куинн взлетели вверх, и она отложила телефон.

Прикасаться к Зои было настоящим наслаждением. Быть внутри нее — самым сладким забвением, где ничто другое не имело значения, кроме желания доставить ей удовольствие.

— Не знаю. Я имею в виду, тут нечто большее. У меня нет слов, чтобы описать то, что чувствую к ней, но когда дело доходит до секса… Я не знаю.

— Впечатлена, что ты это осознаешь. — Куинн кивнула. — У всех нас есть зависимость от людей, которых любим. Я живу звуками голоса Грэма, его прикосновениями и улыбкой. — Она вздохнула. — Не знаю, где для тебя та тонкая грань, но уверена, что твой психотерапевт понимает. А тому, что ты испытываешь к Зои есть название — любовь.

Любовь.

Черт. Да, я был влюблен в нее.

— Я ей не подхожу.

— Может, позволишь ей самой решать?

— Или, может, мне позволить ей найти того, кто сможет любить ее так, как она заслуживает?

— Ну, если ты сможешь жить, зная, что она с кем-то другим, целует его, любит, выходит замуж, заводит детей...

Я потер грудь.

— Черт возьми, хватит!

— Вот тебе и ответ. — Она взяла телефон. — Итак, Колин хочет пиццу. Бери-ка новый телефон, который я оставила на кухонном столе, (кстати он уже подключен к твоему старому номеру) и пошли с нами.

— Выйти из пентхауса?

— Я буду держать тебя за руку, — она пошевелила пальцами. — Ну же. Ты, может, и застрял в прошлом со своим ежедневником, но жизнь не стоит на месте. Что скажешь или мне подождать, когда ответишь в письме? — она подняла брови.

— Тебе повезло, что я голоден.

Несколько недель спустя

— Не интересует, — бросил я Крису, проходя мимо девушек, собравшихся у моей гримерки.

Нас не должно было быть на этом фестивале, но его организовали, как сбор средств, поэтому я и оказался в Чикаго, и до начала шоу оставалось около часа.

— Понял.

— У Джонаса никогда никто не толпился, — сказал я, взявшись за дверную ручку.

Зои что-то сломала во мне. После нее ни одна из женщин даже не казалась привлекательной. Я просто хотел, чтобы они все ушли.

— При всем уважении, Никс, но Джонас никогда не давал повода девушкам поджидать его у гримерки. — Он приподнял свои густые черные брови, явно намекая, что я этот повод давал не единожды.

— Верно. Что ж, давай изменим... — Слова замерли на языке, когда увидел в конце коридора… ее.

Зои.

Она стояла примерно в двадцати футах от меня, и разговаривала со своей группой. На ней были высокие каблуки и черный брючный костюм, который подчеркивал каждый изгиб тела, которое я отчаянно желал.

Зои улыбнулась вокалисту, и мое сердце пропустило удар, а затем бешено заколотилось. Я напомнил себе, что это не романтическая, а профессиональная улыбка, но это не помогло. Меня съедала ревность.

Этот молокосос едва достиг возраст, когда ему можно пить, и не заслужил улыбки женщины, которую я любил. Он не знал, что ей нравится добавлять мед в чай, и что ее любимый десерт — мороженое с соленой карамелью. Что чрезмерная организованность результат того, что ее первый мужчина сказал, что она никогда ничего не добьется. Он не знал, что в любимой пижаме с пандами она выглядит как девчонка, или что в девяноста случаев предпочитает кружевные комплекты нижнего белья. Он не знал, какова она на вкус, какие звуки издает прямо перед тем, как кончить (а если бы знал, я бы надрал ему задницу и сломал пальцы на левой руке, чтобы он не мог даже бренчать на своей гитарке).

Он точно не знал, каково это — скользить внутри Зои без всякой защиты, кожа к коже, когда между нами нет ничего, кроме моих собственных проклятых стен. Эта пытка была моей, и только моей.

— Увидел то, что тебя интересует? — спросил Крис.

— Более чем.

— Так и думал, — он усмехнулся.