– Очень хорошо, ваша честь, – сказалМейсон. – Извините меня, но я хотел бы просить суд указать окружномупрокурору на недопустимость игнорирования важной улики по данному делу.

Коупленд вздрогнул от удивления и резко повернулся кМейсону:

– О чем это вы толкуете, мистер Мейсон?

Мейсон, отвечая, был сама вежливость:

– Я имею в виду тот клочок бумаги, который был переданвам несколько минут назад и о котором вы умолчали.

– А что тут особенного?

– Но… это же улика!

Окружной прокурор обратился к судье:

– Ваша честь, заверяю вас, что это не улика. Это быловсего лишь частное конфиденциальное сообщение, переданное мне кем-то изграждан, сидящих в зале.

– Кем? – строго спросил Мейсон.

– Не ваше дело! – резко отрезал Коупленд.

Судья Миханн нахмурился:

– Достаточно, джентльмены, вы переходите границыдозволенного. Суд по вашей вине никак не может установить даже подобие порядка.Миссис Эйдамс, будьте любезны, садитесь!

– Но, ваша честь…

– Садитесь и замолчите! У вас еще будет возможностьвысказаться.

– Хорошо, ваша честь, я подожду, – великодушносогласилась наконец-то Лоис.

Мейсон продолжал настаивать:

– Беру на себя смелость… напомнить вам, ваша честь, чтобывы также дали указание окружному прокурору не уничтожать важное вещественноедоказательство, а именно – полученную им из зала записку.

– На каком основании? – поинтересовался судьяМиханн. – Я склонен согласиться с окружным прокурором и считать, что онполучил лишь конфиденциальное сообщение.

– Лично я продолжаю утверждать, что это наиболеесущественное вещественное доказательство. Давайте перечислим людей, которыезнали, что Марвин Эйдамс показывал эксперимент с тонущим утенком, ибо этузаписку мог написать только человек, присутствовавший при эксперименте. Как яполагаю, он советует окружному прокурору вызвать миссис Бурр в качествесвидетельницы по этому поводу… Обвиняемый не знал об эксперименте, да и не могнаписать эту записку. Миссис Бурр ее не писала. Лоис Визерспун – тоже.Очевидно, что и Марвин Эйдамс не писал ее. И, однако же, она была написаналицом, знавшим, где, когда и как был произведен эксперимент! Поэтому суд долженсо мной согласиться, что эта записка – в высшей степени важная улика.

Коупленд возразил:

– С разрешения суда я хочу сказать, что и прокуратура иполиция очень часто получают анонимные послания, содержащие различную полезнуюинформацию. Если… если мы не будем соблюдать конфиденциальность, мы лишимся вдальнейшем подобной неофициальной помощи.

Мейсон отреагировал на это по-своему:

– Я думаю, время приближается к полуденному перерыву.Мы обсудим данный вопрос вместе с окружным прокурором спокойно и не в ходезаседания. Возможно, я сумею убедить вас, что данная записка является ценнейшейуликой.

Судья, однако, не поддержал Мейсона.

– Пока я не вижу основания для того, чтобы окружнойпрокурор представил для всеобщего рассмотрения данную записку, ибо он прав,считая ее конфиденциальной.

– Благодарю вас, ваша честь, – обрадовался Коупленд.

– С другой стороны, – продолжал судья, –поскольку все же не исключено, что записка действительно может оказаться важнымсвидетельством по делу, ее следует сохранить.

Коупленд с достоинством заверил:

– Я и не собирался ее уничтожать, ваша честь.

– А мне показалось, что окружной прокурор успел еескомкать и собирался выбросить, – заметил Мейсон.

Коупленд огрызнулся:

– Это не первая ваша ошибка на этом процессе.

Мейсон спокойно парировал:

– Поскольку я являюсь всего лишь частным лицом, необлеченным властью, мои ошибки не таят в себе какой-либо угрозы невиновнымлицам.

– Достаточно, джентльмены! – распорядилсясудья. – Суд объявляет перерыв до двух часов… Я прошу советников собратьсяу меня в кабинете в половине второго. Прошу окружного прокурора не уничтожатьполученную им записку до тех пор, пока мы не придем к согласию по всемвопросам. Итак, перерыв!

Перри Мейсон лукаво взглянул на Деллу Стрит, выходившую иззала, и воскликнул:

– Черт возьми, вот это была работенка!

– Вы хотите сказать, что специально затягивализаседание?

– И еще как затягивал! Я боролся за каждую минуту. Этадуреха, Лоис Визерспун, собиралась все выложить прямо здесь.

– После перерыва все равно это сделает… Я не знаю, чегов ней больше – честности… или упрямства?

– Желания поступить по-своему, разумеется. Ее никак непереубедишь.

– Ну и как же вы решили поступить?

Мейсон подмигнул:

– У меня впереди целых два часа. За это время яобдумаю, как мне действовать, или же… Или же закончу дело, разумеется!

Они увидели Лоис Визерспун, энергично протискивающуюсясквозь толпу к ним. Еще издали она закричала:

– Это очень-очень умно, мистер Мейсон, но это меня всеравно не остановит!

– Хорошо, только обещайте мне ничего не говорить додвух часов.

– Я хочу все рассказать Марвину.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Для чего? Чтобы эти два часа он не находил себеместа? Успеете рассказать непосредственно перед тем, как ему надо будет сновадавать свидетельские показания. Для вас же это ничего не меняет.

– Нет, я расскажу ему немедленно.

– Что ты мне расскажешь? – спросил появившийсявдруг у нее за спиной Марвин Эйдамс, нежно беря ее под руку.

В это мгновение к ним подошел бейлиф.

– Джон Визерспун желает поговорить с вами, мистерМейсон. И он также хотел бы видеть свою дочь и, – тут бейлиф во весь ротулыбнулся, – своего молодого зятя.

Мейсон обратился к Эйдамсу:

– Сейчас самое время пойти к нему и все объяснить.Передайте ему, что сейчас я занят, но непременно увижусь с ним до того, какначнется вечернее заседание. Пусть не волнуется. Пока все идет прекрасно, еслитолько дело не испортит ваша жена.

Он круто повернулся и поспешил к Полу Дрейку, которыйжестами давал ему понять, что им необходимо поговорить.

– Тебе удалось что-нибудь выяснить в отношении тогописьма, Пол? – спросил Мейсон, понизив голос.

– Какого?

– Которое я передал тебе… В нем Марвину Эйдамсупредлагали сто долларов, чтобы он научил автора топить утку.