начинала снижаться. Командир подозвал бортэлектрика, сказал, что отказал авиагоризонт, попросил проверить. Борис проверил — авиагоризонт работает нормально. Скорее всего, командир потерял в облаках пространственное представление и пытался гоняться за авиагоризонтом.

Вдруг, не говоря ни слова, без команды, бортрадист Н.Т. Иванников открыл дверь и выпрыгнул из самолёта. Сразу началась сильная тряска. Борис понял, что Иванников попал под винт. Штурман М.А. Жила хотел выпрыгнуть из той же передней двери, но бортэлектрик Б.Н. Мигалин, поймал его, практически за бортом, за парашютные лямки. Мигалин, могучий человек, втащил «хилого» Жилу обратно, толкнул в фюзеляж, и вместе побежали в хвост. В хвостовой части фюзеляжа свои «заморочки». Задняя дверь открывается не полностью, упирается в груз — в двигатель. Там, половина за бортом, половина в фюзеляже, прижатый дверью, лежит В.Н. Разуваев. Между дверью и двигателем перегрузкой запихнуло Н. Лукутина и заблокировало выход. Молодой, физически крепкий парень Николай Эртуганов упёрся спиною в двигатель и ногами отжал дверь, Мигалин выволок за ноги Лукутина и разблокировал дверь. Разуваев вывалился наружу, за ним посыпались остальные. Борис выпрыгивал последним, восьмым. Судьба их пожалела, все остались целы, только сильно перепачкались землёй.

Парашют долго тащил Мигалина по глинистому полю. Наконец, он отцепился от него, поднялся и увидел Жилу. Тот спросил: «А где самолёт?» Я даже не рискну воспроизвести, что мог ответить молодой парнишка не великосветского воспитания полковнику, штурману корабля, неведомо куда улетевшего. Самолёт упал от места их приземления в 30 километрах! То есть они «на ровном месте» создали панику в экипаже и вместо того, чтобы помогать командиру, выпрыгнули. Жила в своём письменном объяснении происшествия написал, что когда начались перегрузки, он подбежал к лётчикам и дал чёткую команду: «У чём дело?»

Зачем, вы скажете, я обращаюсь к событиям давно прошедшим? Затем, господа, чтобы напомнить о том, что человеческий фактор — фактор, постоянно действующий до сей поры.

Продолжаем работы в Якутске. После суточной заморозки, приводим самолёт в рабочее состояние. Прогрели самолёт и двигатели, обмерили обжатие амортизаторов стоек шасси, убедились, что от мороза они не просели. По программе необходимо сделать пару полётов для оценки работы системы блокировок, обеспечивающих включение реверса и тормозов.

В первом полёте получаем сюрприз: лопнуло среднее левое колесо на правой тележке. Запасных колёс у нас полный багажник, но как их поменять? На пятидесятиградусном морозе смазка превращается в камень, колесо не отдерёшь, разве что направленным взрывом. Пытаемся, пока колёса не остыли после полёта, быстро его поменять — получилось, теперь можно разбираться, отчего оно лопнуло. Изучив материалы, поняли, что виноват антиюзовой датчик. Проверили на самолёте — точно, он виноват. Запасного датчика у нас нет, да и нигде его нет, датчики на этом самолёте очередной модификации, в серии их ещё не делают. Перспектива наблюдать весенний разлив на реке Лена нас не вдохновила. Решив, что одиннадцати тормозных колёс нам достаточно для торможения, при помощи обыкновенной заклёпки отключили тормоз на вышедшем из строя колесе. Сделали ещё один полёт, замечаний нет, тормоза и реверс работают нормально. Далее — русская рулетка: посадка с обжатыми тормозными педалями и включённым в воздухе реверсом. Всякий экспромт в авиации допусти м, только если он хорошо отрепетирован. Зачётный полёт всем на загляденье, машина «прилипает» к полосе, выскакивают интерцепторы, включились тормоза и реверс двигателей, «от фонаря» померили посадочную дистанцию — получается хорошо. Кстати, система «от фонаря» — глубоко научное использование стандартного расстояния между фонарями, установленными вдоль полосы. Посадочная дистанция считается с высоты 15 метров до полной остановки, далее количество промелькнувших фонарей умножаем на расстояние между ними, умножаем на установленный в нормах коэффициент 1,67 и, будьте любезны, получите результат. Посчитать фонари тоже не сложно, даже после активного отдыха. Попросите руководителя полётов включить огни, штурман по радиовысотомеру определит проход высоты 15 метров, промелькнул фонарик — нажимаешь кнопку «отметка явления» на КЗА, а далее девушки-расчётчицы расскажут, какой ты умный, насчитал фонарей, сколько надо, или скажут, успокоительного надо принять (ручонки у тебя дрожат, что ли?), столько фонарей на всём аэродроме нет.

Якутские изыскания закончены, для получения окончательного заключения необходимо перенестись на юг, в тепле и уюте подтвердить исключительно замечательные качества нашей тормозной системы. Накануне отлёта пошли побродить по Якутску. Город живёт своей обычной жизнью, будто на улице совсем не минус 50 градусов. Набрели на рынок — там всё свежее, но мороженое. Большущие рыбины, сложенные в поленницу, оленьи шкуры да рога, и почему-то полное отсутствие алмазных россыпей, может опять не на тот рынок пришли. Оленьи шкуры почему-то очень дешёвые, однако какая цена — такое и качество: шерсть из них лезла, как из старой щётки. Мы накупили этой экзотики и развесили её в самолёте. Салон превратился у нас в чум, только костра посредине не хватало, а так всё есть: шкуры, рога и сами мы — кочевники Севера. (…)

Рано утром отбываем в тёплые края. Только полёты в «суровом» морском климате Сухумского аэропорта могут подтвердить безупречность испытываемой конструкции. Всего пять часов — и летающий чум переносит нас из морозной тундры, мира оленьих рогов, шкур и строганины на лазурный берег тёплого моря, где под каждой пальмой бочка с сухим вином, и всё овеяно ароматом сочного шашлыка. Разве может наша замечательная система плохо работать в таких шикарных условиях?!

Но разве может с нами не произойти что-нибудь экстравагантное?! Один самый скромный, самый надёжный член нашей экспедиции, назовём его условно Валерий, решил оленьими шкурами поправить свой подорванный вином и шашлыками бюджет и «утеплить» отношения с грузинскими поставщиками самодельного вина. Расслабившись от солидной дозы бормотухи, Валера повёл купца в самолёт продемонстрировать запасы пушнины, где и был задержан охраной. Увидев внутреннее убранство летающего чума, охрана сразу поняла, что обнаружила крупных торговцев пушниной. Поздно вечером в гостиницу врывается милицейский патруль. По законам детективного жанра захватывают меня — хорошо, что не поколотили, — как главаря шкурно-роговой мафии; доставляют на допрос в Бабушэры, посёлок, где расположен Сухумский аэропорт. Главный хранитель законности посёлка и аэропорта начинает меня прилаживать на нары за контрабанду пушнины, рогов, из которых производят дорогостоящее лекарство, и алмазов. Конечно, дураком надо быть, лететь на своём самолёте из Якутии в Грузию и не прихватить мешок алмазов. Когда закончили перечислять мои преступленья, нечаянно захихикал. Пришлось объяснить разницу между пушниной и бросовой шкурой оленя, пантами и сброшенными рогами, насчёт алмазов консультаций давать не смею, оттого что никогда их не видел. Закончился допрос значительным возлиянием местной чачи и клятвами в вечной дружбе. Приём чачи не повлиял на